И вот, в те темные дни, в тех местах, пейзажи которых, казалось, чаще показывали, чем наблюдали, всякий раз, когда камера в моей руке напоминала мне о какой-нибудь молодой женщине, которая могла бы увидеть меня много лет назад
впоследствии, как человек, видевший дальше других, я всегда просил своего покровителя в конце концов запечатлеть тот момент, когда я подносил свою камеру к лицу и стоял, прижав глаз к объективу, а палец заносил, как будто собираясь продемонстрировать пленке в ее темной камере темноту, которая была единственным видимым признаком того, что я видел за пределами себя.