Он кивнул. Он пообещал ей, что не будет пить.
Так началась новая страница. Лев часто представлял свою жизнь, как блокнот со стихами, из которого кто-то вырывает листы: Санкт-Петербург – первые шестнадцать страниц – вырываем; Сан-Франциско – вырываем; Лос-Анджелес, Риверсайд, Кастл-парк – вырываем. Вот что он хотел сделать по привычке со своими воспоминаниями об Америке: смять и выбросить. Но… Он уже делал так раньше и к чему это привело? Может быть, нужно по-другому научиться обращаться со своим прошлым?
Тогда он представил, как разглаживает смятые листы и бережно вклеивает на место. Потом переворачивает страницу.
Через несколько дней написала Катя. Она сказала, что Лев ужасно поступил и она не может определиться со своим новым отношением к нему, но она помнит Лёву, которым он был, и помнит, что никогда не считала этого Лёву опасным, и, если ему, Льву, нужно помочь вернуться к самому себе, она согласна быть рядом. Сообщение заканчивалось словами: «Тебе нужно привести свою жизнь в порядок, Лев».
Все ему говорили про порядок. Артур говорил: «Приведи себя в порядок» и это было про внешнее: начни гладить вещи, причесывайся по утрам, будь опрятным. Карина говорила: «Тебе нужен порядок» и это было про внутреннее: разложи всё по полочкам, разберись в себе, посмотри правде в глаза. И он старался, очень старался.
Все они обращались с ним, как с психом. Карина спрятала колюще-режущие предметы и выдавала только по просьбе и только в её присутствии – а Льву ещё никогда не доводилось резать хлеб с чьего-то разрешения. Артур, заходя в гости, вёл себя опасливо, будто в любой момент ожидал, что Лев взбесится и кинется, как хищный зверь. Катя звонила и вместо приветствия спрашивала: «Держишься?», и это означало: «Ты не пьёшь?».
Он держался. Карина ему помогала. Она сказала, что для того, чтобы навести порядок в голове, стоит начать с порядка вокруг себя. Эту житейскую мудрость она вычитала в женском журнале, но Лев нашёл её резонной.
Он создал порядок – сначала с помощью графика. Просыпался в семь утра и отправлялся на пробежку, потом принимал душ и готовил завтрак (обязательно какой-нибудь замороченный: больше времени на дело – меньше времени на дурацкие мысли). После завтрака шёл на работу – он устроился в местный тир на ту же должность, что и в Америке, и это решение было причиной конфликта между ним и друзьями: все они, как один, считали, что Льву нельзя работать с оружием. Он пообещал, что не будет стрелять ни в себя, ни в людей, и, в конце концов, после фразы: «Я больше ничего не умею», они сдались и перестали спорить насчёт его работы.
Вечером, возвращаясь, он читал библиотеку Карининой мамы: тома Достоевского, Толстого, Дюма – всё по порядку (он решил, что во всём должен быть порядок, даже в мелочах). Прочитал «Мастера и Маргариту», легкомысленно упущенных в школе, ему понравилось, и он прочитал их ещё раз по второму кругу. Бывали дни, когда читать становилось тяжело, в голове скакали нехорошие мысли: про папу, про Юру, про Якова, про всё, что он сделал другим, про всё, что другие сделали ему, и хотелось забыть, перестать думать, и горло стискивала жажда – пить, пить, пить. Тогда он закрывал книгу и начинал убираться, даже если было чисто – он убирал по чистому, вытирал несуществующую пыль, перекладывал вещи с места на место – такая монотонная работа позволяла отключить голову.
Он отдал свои старые вещи – те, что теперь напоминали об Америке – на благотворительность и купил новые: несколько белых рубашек, две черных, классические брюки, туфли. Когда он с гордостью продемонстрировал Карине пять белых рубашек, она, округлив глаза, заявила: - Они же все одинаковые!
Лев оскорбился: это было не так. У них были разные пуговицы, разные воротники, разные манжеты, одни были более приталенные, другие – менее, третьи – не приталенные вообще. Тогда она спросила:
- А почему ты хочешь одеваться именно так?
Лев, вздохнув, честно ответил почему.
Классика – это дисциплина. Если ты решаешь выглядеть подобным образом, ты больше не можешь позволить себе лентяйничать: нельзя скомкать белую рубашку и засунуть её в шкаф. Толстовку можно, футболку можно, а рубашку – нет. Если ты так сделаешь – на утро придётся её гладить. И брюки придётся гладить. А туфли – ежедневно начищать. Если что-то и приближает тебя к порядку в его чистом виде, то это – классика.