Поэтому он проводил юношу до дома, они обменялись рукопожатиями и разошлись.
Слава. Его звали Слава. Засыпая, Лев мысленно повторил это имя столько раз, что в какой-то момент оно распалось на непонятные слоги и стало казаться бредом.
славаславаславаславаславаслава…
Он обнимал подушку, а чувствовал его. Наконец-то у него появились имя, лицо, запах.
Он ворочался до самого утра, вдыхая аромат стирального порошка от наволочки, а сам представлял, что дышит ландышами, лесными травами, яблоком и инжиром. Дышит им. От него был запах жаркого июля – леса и фруктов.
«Что за глупость, - думал Лев. – Всего лишь какой-то пацан, а внутри меня всё развалилось»
Он хотел его: в свою жизнь, в свою семью, в свою кровать. Он больше не хотел быть шаолиньским монахом.
И в то же время, ему было жалко Славу до слёз: такой трогательный мальчик с ямочкой на щеке и даже не знает, с каким чудовищем сегодня познакомился.
Лев и Слава [48-49]
Ему семнадцать. Он учится в художественном колледже. Он пришел в клуб со старшей сестрой. Он ненавидит сериал «Близкие друзья» (и из-за него же – все гей-клубы). Но в конце прогулки он сказал, что готов передумать. Он красивый. Самый красивый. И у него ямочка на щеке, вот здесь. А на второй – нет. И подвеска на шее в виде молнии. Он сказал, что она – «просто так». Он купил её в переходе метро. У него была дырка на джинсах на правой коленке. Он сказал, что покупает нормальные джинсы, а когда они ему надоедают, сам их распарывает. И тогда они как будто бы другие – новые. И… и…
- Про ямочку я говорил? – уточнил Лев.
- Да. Три раза, - устало ответила Карина. – Вот здесь есть, - она указала на свою правую щеку. – А вот здесь нет, - теперь на левую.
Был вечер следующего дня, они уже больше трёх часов провели на кухне, а Лев всё говорил, говорил и говорил. И даже когда рассказал всё, вообще всё, что успел узнать сам, начал повторять информацию по второму и третьему кругу.
- Короче, ты взял его номер? – перебила Карина эти излияния.
- Да. А он взял мой.
- И когда ты ему позвонишь?
- Никогда.
Карина, едва поднеся кружку с чаем к губам, со звонким стуком отпустила её обратно на стол. Спросила, не скрывая негодования:
- Это ещё почему?
- Мы друг другу не соответствуем, - ответил Лев.
- В смысле?
- Ну, он… нормальный. Такой положительный мальчик, у которого всё хорошо, сестра водит его в гей-клубы, а дома к десяти ждёт мама, и самое страшное – это получить взбучку за позднее возвращение. А я в шестнадцать сбежал из дома и с тех пор не видел ни сестру, ни маму.
Когда он только вернулся в Новосибирск, он связался с Пелагеей старым методом: звонил домой до тех пор, пока трубку не взяла сестра. Коротко объяснив, что вернулся в Россию, он попросил её завести почтовый ящик и держать связь таким образом. С тех пор они, в основном, переписывались и время от времени созванивались: он вздрагивал, не узнавая её голос – так быстро её детские, чуть капризные интонации приобретали взрослое звучание. Она присылала фотографии и каждый раз это было знакомство с какой-то новой Пелагеей: сестра взрослела, менялась, превращалась в девушку, а он ничего этого не видел.
Выслушав его аргументы, Карина спросила:
- А тебе что, нужен обязательно ебанутый?
- Нет, просто… я боюсь ему навредить.
- А кому не побоишься? Ебанутому?
- Да причём тут это?
- Просто не понимаю твою логику.
- А я – твою, - огрызнулся Лев.
Карина грустно вздохнула:
- И что, если он позвонит сам, ты ему откажешь?
- Да, - ответил Лев, ничуть не сомневаясь.
Когда спустя час он действительно позвонил, Лев стремительно взял телефон (весь день он держал его под рукой, перенося из комнаты в комнату) и, стараясь звучать прохладно-отрешенно, ответил:
- Да.
- Привет! – сердце пропустило стук. – Не хочешь погулять зав…
- Хочу, - ответил он быстрее, чем Слава договорил.
И порадовался, что Карина уже ушла, что не стала свидетельницей его позорной капитуляции.
На следующей день он погладил уже отглаженную рубашку, уложил волосы гелем, надушился сандаловым одеколоном и, пять раз посмотрев на себя в зеркало перед выходом, отправился к Славе. Они договорились, что он зайдёт за ним, будет ждать у подъезда, и теперь, при свете дня, ему выдалась возможность разглядеть Славин двор получше. А посмотреть было на что, детская площадка представляла собой образец народного творчества: беседка, разрисованная мультяшными героями, железная горка в стиле «Звездной ночи» Ван Гога, старые, советские, уже погнутые лесенки неестественно красочные для своего плачевого состояния. Нижняя часть панельного дома тоже была изрисована: травкой, букашками и цветочками. Каждый цветочек оказался разным: ромашка, одуванчик, ландыш, василёк… Лев всматривался в них, проверяя, сможет ли вспомнить школьный курс ботаники (ведь столько учил!), и сам не заметил, как рядом с ним появился Слава. Театрально прокашлявшись, привлекая его внимание, парень с гордым видом сообщил: - Это я нарисовал.