- Не, - покачал головой Слава. – Но я бы хотел. Например, на ней, - и он указал на колонну рядом с лестницей.
У бедняжки отвалился внушительный кусок лепнины, а на оставшейся, уцелевшей части, было написано: «Лиза шлюха».
- Не знаю, - с сомнением покосился Лев. – По-моему, это место выглядит самодостаточным. Рисунки его испортят.
- Оно уже испорчено, - заметил Слава.
- И ты хочешь добить?
- Это не добивание.
- А в чём смысл?
Он пожал плечами:
- Не знаю. Думаешь, смысл обязателен?
- Наверное, желателен.
- А ты делал когда-нибудь что-нибудь без смысла?
- Это как?
- Ну, просто… Из хулиганских побуждений, - хмыкнул Слава. – Правила когда-нибудь нарушал?
«Из хулиганских побуждений», блин. Как они умудрились от разговора про граффити прийти к такой опасной теме? Шаг в сторону и Лев засыплется со всеми своими «хулиганскими побуждениями», бережно хранимыми за пазухой.
Он так долго молчал, что Слава, видимо, расценил его ответ как: «Нет», и, сбросив рюкзак с плеча, уточнил:
- Хочешь попробовать?
- Что именно?
- Вандализм… Блин, - он оценивающе прошелся по внешнему виду Льва. – Ты всегда так одеваешься?
- Чаще всего, - сдержанно ответил тот.
- Это очень не подходит для вандализма.
«Мне ли не знать», - мысленно хмыкнул Лев. Слава закинул рюкзак обратно на плечо и предложил:
- Давай в следующий раз ты оденешься плохо, и мы порисуем здесь?
«Что угодно, лишь бы с тобой»
- Хорошо, я постараюсь одеться плохо.
- Бери пример с меня.
Он развел руками, как бы демонстрируя свой наряд, и только тогда Лев понял, что подтекшие смайлы (один на спине и два – на коленях джинсов), причудливые узоры и хаотичные линии Слава нарисовал на своей одежде сам.
- Ты отлично выглядишь, - искренне сказал Лев. – Я думал, так и должно быть.
- Я просто пошел на опережение, - отмахнулся Слава. – Чтобы не испачкаться в краске, когда рисуешь – испачкайся заранее.
Следующей ночью они сюда вернулись. Время суток выбирал Слава – его идея. Он сказал, это дарит особые ощущения: как будто пытаешься не попасться ментам («Хотя я никогда не попадался, даже днём», - при этом добавил он).
Льву пришлось одеться в «рабочий» прикид: джинсы, тёмная футболка, неубиваемый бомбер ещё с тех времен, когда ему было четырнадцать (тогда он был ему большой, а теперь – как раз). В тир он обычно надевал берцы: это добавляло в облик милитаризма и внушало посетителям ложное доверие – ну, будто бы он правда какой-то военный, будто бы он знает, как случайно не застрелиться из ружья (впрочем, он знал, и как специально застрелиться – тоже знал).
Славе же берцы демонстрировать было ни к чему, и он надел белые массивные кроссовки, в которых обычно бегал по утрам. Встретившись в полночь в самом начале Богданки, они обменялись приветственными рукопожатиями, Лев услышал одобрительное: «Во, теперь ты нормально одет» и они направились к зданию ДК.
На улице не было ни души, лишь изредка проезжали машины, поэтому ребята разговаривали шепотом, чтобы не нарушать тишину. Иногда Слава переходил на «кричащий шепот», потому что с возмущением рассказывал, как мама не хотела его отпускать (а он ей наврал, что идет ночевать к другу), и при этом сестра тоже наврала, что знает этого друга, но мама всё равно не поверила, и ему пришлось уходить со скандалом, и вообще «почему она обращается со мной, как с ребёнком?». Лев, слушая, завидовал ему: хорошо, когда нет отца, и можешь вот так вот торговаться, где тебе ночевать и когда приходить домой.
- А что, реального друга нет, который мог бы соврать, что ты у него? – уточнил Лев.
- Я никогда не умел дружить с несколькими людьми, - признался Слава. – А одна лучшая подруга у меня уже есть.
- Почему не сказал, что ты у нее?
Слава засмеялся:
- Потому что это моя сестра.
- Вау.
Он снова ему позавидовал: его спешный побег из дома отрезал всякую возможность стать лучшим другом для Пелагеи.
- Да, - кивнул Слава. – У меня никого нет ближе, чем она. Даже мама не ближе. Я могу рассказать Юле всё, что угодно, и она поймёт.
Лев, задумавшись, замолчал. Он подумал о Кате. Когда он рассказал ей, что сделал с Яковом, она его не поняла. И потом, годами позднее, всё равно не поняла: до сих пор этот случай между ними, как невидимая стенка: будто бы всё как раньше, но подойти ближе не получается. И вообще, можно ли его понять? Карина – она что ли его поняла? Разве что Артур с этим успешно справился: он превратил случившееся в веселую легенду: «А, тот самый случай, когда ты потрахался пьяным, а потом решил, что это изнасилование, помню-помню».
Слава вырвал его из раздумий неожиданной просьбой: