Предчувствуя неприятный разговор, он ответил на звонок, и услышал в трубке голос сестры:
- Лёва, папа умер. Ты можешь приехать?
Он выдохнул: как камень с души. Ничего страшного.
- Приеду, - сказал он. – У вас всё в порядке?
- Да.
Смешно получалось: папа умер, но всё в порядке. Наверное, даже лучше, чем было. Сам он, отключив вызов, забыл поинтересоваться: от чего умер отец. Этот вопрос пришёл ему в голову уже потом, когда он одной рукой паковал спортивную сумку, а второй набирал СМС Славе: «Я улетаю в Петербург на несколько дней. Умер отец». Слава написал: «Можно я зайду к тебе?» и через тридцать минут уже стоял на пороге.
Первое, что он спросил, едва Лев открыл дверь:
- Можно с тобой?
- Зачем? – не понял Лев.
- Хочу тебя поддержать.
- Слушай, это для меня ничего не значит, – объяснял Лев, перемещаясь между сумкой и шкафом с одеждой. – Мне плевать. Я даже рад.
- Тогда хочу порадоваться вместе с тобой, - упорствовал Слава.
Лев тяжело вздохнул. Ему было страшно вести Славу туда, где всё началось, где, казалось, каждая трещинка на стене помнит, кто он такой и почему он такой. Это как обнажить перед ним ядро своей личности и надеяться, что останешься неразоблаченным.
- Ладно. Полетели.
Так случилось их первое совместное путешествие, если поездку на похороны вообще можно назвать «путешествием». Слава, конечно, поругался со своей мамой: та не хотела его отпускать, он доказывал, что уже не ребёнок и сам может решать, что ему делать, она говорила: «Вот будет восемнадцать, тогда и решай, что делать», а он говорил: «А что, через полгода что-то резко поменяется?», ну, и всё такое. Лев этот пересказ слушал уже в самолете.
- И как она в итоге согласилась? – уточнил он.
- Я сказал, что привезу магнитик.
- Серьёзно?
- Да. Она любит магнитики.
Подавшись вперед, Слава вытащил из кармана переднего кресла газету и развернул. На Льва глянул огромный заголовок: «Куда катится Запад?». Слава, вчитавшись в статью, с энтузиазмом сообщил:
- Ого, в Канаде легализовали однополые браки. Ещё в июле! Ты знал?
- Нет.
За последние пять лет он то и дело слышал новости «оттуда»: легализовали однополые браки в одном, другом, третьем, четвертом, пятом штате Америки. Каждый раз, натыкаясь на такие новости, его колола навязчивая мысль: «А может, зря я…», но он не позволял себе её додумать, договорить даже с самим собой. Потому что это бред. Ничего не зря. Браки созданы для гетеросексуалов, они детей заводят, им полезно, а такому, как он, зачем оно надо?
Будто вторя его мыслям, Слава рассуждал сам с собой:
- Интересно, если браки легализованы, они получают такие же права, как и гетеросексуалы? Они могут усыновлять детей?
- Не думаю.
- Почему?
- Ну… - Лев задумался, как бы помягче сказать. – Это не очень нормально.
- Почему? Я бы хотел детей.
- Это неправильные родительские модели. У всех мама и папа, а кто будет у таких детей?
- Две мамы или два папы, - пожал плечами Слава, закрывая газету и убирая её обратно в карман кресла.
- Ага, и потом они решат, что это нормально, что так и должно быть.
- Да, - согласился Слава. – И в чём проблема?
Лев удивленно посмотрел на него: он правда не понимает? Иногда Слава казался ему гораздо умнее своих лет (и даже гораздо умнее лет Льва), а иногда, вот как сейчас, хуже наивного карапуза.
Он хотел сменить тему и начал водить глазами по салону, думая, на что бы переключить Славино внимание. Справа от Славы, на крайнем кресле, посапывал посторонний человек – мужчина средних лет – и Лев считал подобную беседу неподходящей для чужих ушей (вдруг он вообще не спит, а притворяется?) Но Слава продолжал неотрывно смотреть, в ожидании ответа.
- Ты считаешь, что геи могут нанести вред ребёнку, если будут его воспитывать?
Не желая подкидывать дров в этот разгорающийся костер, Лев ответил односложно:
- Вроде того.
Но искры всё равно полетели.
- То есть, ты думаешь, я наношу вред Мики?
Лев опешил от того, как Слава все вывернул наизнанку.
- Конечно нет! Это другое. Ты же не его отец.
- Я провёл в больнице весь день, пока Юля рожала, и одним из первых взял его на руки, я придумал ему имя, я менял ему подгузники, я кормил его из бутылочки, я пел ему колыбельные, я помню его первое слово, я помню, когда он начал сидеть, ползать, ходить, и да, может быть, я не его отец, ведь его отец к нему даже не подходил, впрочем, как и мой – ко мне, а твой – к тебе, да? Но это значит, что я круче чем отец, я в тысячу раз лучше справляюсь. А теперь ты говоришь, что я наношу ему какой-то там вред просто потому, что я гей?