- Ну всё, всё, - с наигранной хрипотой в голосе произнёс Лев. – Слезай, ты же теперь весишь килограмм сто.
Пелагея опустила ноги на пол и легонько шлепнула его по плечу:
- Вот это комплимент после долгой разлуки! – она осмотрела его снизу-вверх, провела руками по лацканам пальто. – Ну ничего себе, какая ты стал цаца! В пальто, в костюме. Ты что, депутат?
Лев фыркнул:
- Боже упаси.
Мама прервала их обмен пересмешками:
- Всё, Поля, дай ему хоть в себя прийти. Лёвушка, проходи…
Он прошел, вымыл руки, мама поставила перед ним ужин – рыбную котлету с макаронами. Он жевал, пока Пелагея сидела напротив, болтая о школьных делах, и ему казалось, что ничего не было, не было шести лет отсутствия, что он сейчас повернет голову вправо, увидит свое отражение в полированной дверце кухонного шкафа, и окажется прежним, четырнадцатилетним, или, может, ещё младше, когда были только он и мама, и это мама, а не сестра, сидела напротив него и весело рассказывала о знакомстве с папой, о школьных годах, о случаях из детства, и он ел, торопясь, потому что нужно было успеть в театр, на «Буратино», и казалось, что это самая большая проблема на свете – если они опоздают, а других проблем не существовало. Так странно, что когда-то здесь, в этой квартире, он был счастливым, он просыпался по утрам от стучащих веток в окно и радовался жизни и хотел жить вечно.
Он повернул голову и увидел себя настоящего. Иногда ему казалось, что с ним единственным происходило не взросление, а старение, что он сразу, начиная с шестнадцати, только дряхлел – становился изношенным, уставшим, подгибающимся под тяжестью пережитого. Он видел себя в своей белой рубашке с закатанными рукавами, и казался себе таким взрослым, гораздо старше своих лет, и теперь ему думалось, что он всегда был именно таким, и никогда не был другим, как Слава. Ему никогда не была присуща ловкость, быстрота, плавность движений: он не перепрыгивал через бордюры, не скакал по заброшкам, не бегал по улицам просто потому, что бежать – это быстрее, чем идти. Всегда, с самого детства, он какой-то придавленный, уставший, злой, а быстро и резко умеет только бить.
Мама поставила перед ним кружку с чаем, перебила трескотню Пелагеи:
- Лёва, завтра в три.
Тогда он вспомнил, почему вообще приехал: умер папа. Ничто в квартире не выдавало смерти её хозяина: домочадцы, смеясь и болтая о насущных делах, садились пить чай. Лев чувствовал смесь тревоги и злобной радости:
«Так тебе и надо. Ты заслужил забвения»
«Ты тоже, – вторил ему другой голос в голове. – Когда ты умрешь, все выдохнут с облегчением»
Лев вздрогнул от этой мысли, отложил вилку и спросил:
- Как это случилось?
Это был неожиданный вопрос, прерывающий рассказ Пелагеи на полуслове: она жаловалась на ЕГЭ и говорила, как Льву повезло, что он успел закончить школу раньше, чем ввели эти «долбаные экзамены».
Мама и сестра удивленно посмотрели на него.
- Что? – Пелагея хлопнула глазами.
- Как он умер?
- Утром не проснулся, – ответила мама. – Остановка сердца.
- У него было сердце? – съязвил он.
- Перестань.
На минуту за столом повисла гнетущая тишина, но потихоньку, благодаря Пелагеи и её «долбаному ЕГЭ», они снова разговорились. А потом, после ужина, продолжили разговаривать в своей комнате, обо всяких секретах: о мальчиках, которые нравятся ей, и о мальчиках, которые нравятся ему (ну, точнее – об одном мальчике). Почти на всё, что говорил Лев, Пелагея восклицала: «Как это мило!» или «Как это романтично!». Больше всего её интересовало, целовались они уже или нет, и Лев сказал, что целовались, много раз, и тогда Пелагея пожаловалась, что ещё ни разу не целовалась, и он пообещал ей, что поцелуется обязательно когда-нибудь, и она спросила с шутливой обидой, почему какие-то Славы из Новосибирска так легко находят, с кем целоваться, а она – нет.
- Ну, знаешь, я тоже до Славы не мог найти с кем целоваться, – утешил её Лев.
- Ты что, ни с кем раньше не целовался? – удивилась сестра.
- Так – ни с кем.
И она снова протянула:
- Бли-и-ин, как это мило!
Лев так странно себя чувствовал: когда он уходил, она была маленькой и болтала о мультиках, теперь он вернулся, а она совсем другая, взрослая и обсуждает с ним парней. Казалось, что он секретничает с незнакомкой, и в то же время с кем-то очень-очень близким.
В начале девятого Лев вытащил мобильный и набрал Славе СМСку: «Как дела? Тебя не обижают?».
Ответ пришел в ту же минуту: «Не обижают! Играем с Сашей в монополию».
Лев сначала набрал: «Хорошо», но потом, вспомнив, что все Катины бывшие были геями, стёр свой ответ и задумался. С тех пор, как Артур на вечеринке сказал про Славу «прелесть», с тех пор, как увидел, что другой мужчина пожирает его глазами, он то и дело ловил себя на ревностных уколах: кто-то смотрит на Славу, кто-то говорит со Славой, кто-то проводит время со Славой…