- Я не хочу.
- И я не хочу.
Они заметили маму: та стояла чуть в стороне от гроба, в чёрном траурном платье и шляпке с вуалью, кланялась мужчинам в форме, принимая слова соболезнования, и позволяла поцеловать свою руку. Они решили подойти к ней, чтобы поддержать, и встали по бокам: Лев – справа, Пелагея – слева. Теперь им тоже выражали соболезнования и жали руки.
- Почему столько пафоса? – шепотом спросил Лев у мамы, когда они на какое-то время остались одни.
- Похороны организовывала воинская часть, - коротко ответила та.
Когда пришло время выносить гроб и ехать на кладбище, пафоса стало ещё больше. Все выстроились в шеренгу: первым шел военный с папиным портретом, за ним – несколько военных с венками, за ними – военные с орденами и медалями (они несли их на мягких подушечках), потом – гроб (на плечах у военных), и в самом конце, перед почетным караулом – они, члены семьи. Перед вынесением гроб накрыли флагом Российской Федерации.
На улице их ожидал почетный эскорт: мальчики в черной форме с траурными повязками выстроились фронтом к выходу, а в трёх шагах от них разместился военный оркестр. Из-за гроба и мельтешения впереди идущих Лев плохо видел, что происходит (и даже вытягивал шею в сторону, чтобы посмотреть, но мама одергивала его), но он услышал, как кто-то громко скомандовал: «Смирно!», и тогда сам чуть не замер, только команда была не для них, не для идущих. Мальчики замерли.
- На кра-УЛ! – снова скомандовал зычный голос, и мальчики синхронно повернули голову к ним.
То есть, наверное, к гробу, но Лев почувствовал себя, будто его разглядывают. Оркестр затянул заунывную музыку, которую он определил, как «Коль славен», и сам не вспомнил, откуда ему известна эта мелодия. Впрочем, тогда его опять зацепило другое: коль славен… Славин.
Они медленно шагали по коридору из военнослужащих и все они стояли, не шевелясь, прижав руки к головным уборам. Пихнув Пелагею в бок, Лев шепнул ей:
- Мальчики ещё никогда передо мной так не замирали.
Сестра хихикнула:
- Передо мной тоже.
В похоронах отца самым сложным оказалось на само захоронение, а необходимость переступить территорию кладбища – того самого кладбища, где был похоронен Юра, и где Лев, с тех самых пор, не бывал ни разу. Но он уговорил себя – уговорил, что даже смотреть в ту сторону не будет, даже думать об этом. Как некстати, незадолго до подъезда к кладбищу он получил сообщение от Славы: «Знаю, что ты просил не идти с тобой, и я не пошел, но, если что, я в мебельном магазине неподалеку выбираю себе новый шкаф».
«Какое совпадение», - едко подумал Лев, проходя через ворота.
Перед заранее раскопанной могилой все опять выстроились в определенном порядке: часовые у краёв ямы, чуть поодаль военнослужащие с венками и медалями, в стороне – военный оркестр. Начали говорить речи: какие великие заслуги были на войне, какой подвиг совершен перед отечеством, какая потеря для всей страны. Всё это было тоскливо и нудно – Лев заскучал. Мама тоже вышла вперед, произнесла, опустив глаза, как любила Марка, какой он был хороший муж и каких чудесных детей ей подарил. Все, растрогавшись, посмотрели на детей – и Лев понял, что попал в ловушку. Ну точно…
- Лев, скажешь что-нибудь? – какой-то офицер – тот, что рулил всей процессией, выжидательно смотрел на него.
Лев шагнул вперед, мысленно кляня самого себя – ну зачем, зачем! Он ведь не знает, что сказать!
Он посмотрел на бледное, спокойное лицо отца: когда гроб принесли к могиле, флаг убрали и крышку снова открыли. Лев не видел его шесть лет, но почему-то теперь отец показался ему помолодевшим – даже моложе, чем тот, от которого он сбежал. Наверное, из-за грима.
Он снова обвёл взглядом толпу людей: все от него чего-то ждали. Ну, что они хотели, что там себе напридумывали? Что он скажет, каким прекрасным, каким чудесным отцом был их Марк Гавриилович? Вот сейчас возьмёт и поведает, каким тот был на самом деле, срубит, так сказать, правду-матку.
- Знаете… - начал он, пытаясь подобрать слова. – Папа был… сложным человеком. И когда…
И вдруг – совершенно неожиданно – он понял, что нужно сказать.
- Когда мне было три года, папа поехал со мной на Байкал.
Сказал и сам удивился: какой Байкал? Как он мог там оказаться? Но перехватив мамин взгляд, такой удивленно-обрадованный: «Ты помнишь?», только убедился, что это действительно было. Был Байкал. А что ещё могло быть таким иссини-белым в его воспоминаниях?
- Да, - кивнул он, как бы в подтверждении своих слов. – Была зима или начало весны. Мы приехали на рыбалку, прямо по льду на машине. Провели там несколько часов, а когда решили уезжать, машина сломалась. Я уже не помню, что случилось, наверное, из-за мороза не завелась. Это были жигули, - он невольно улыбнулся. – И мы пошли с ним пешком через всё озеро до ближайшего населенного пункта, чтобы кто-то помог нам оттянуть машину к берегу. Я помню, что очень устал идти и папа посадил меня на плечи. Ярко светило солнце – на Байкале, когда мороз, почти всегда очень солнечно (А это он ещё откуда знает? Отец, что ли, рассказывал?). Но я даже на плечах продолжил хныкать, потому что хотелось есть, и спать, и, наверное, страшно было. И тогда папа сказал: «Давай споём песенку», я спросил: «Какую?». И он… начал петь. Песню из мультфильма про Львёнка из Черепашку, - Лев вздохнул и, сам от себя не ожидая, негромко пропел: - Носорог-рог-рог идёт, крокодил-дил-дил плывёт…