- Только я-я-я всё лежу-у-у, и на солнышко гляжу-у-у, - это Пелагея ему подпела, и он с благодарностью обернулся на сестру.
Все улыбнулись – все, даже часовые с ружьями у груди – и Лев, отступив на шаг, заключил:
- Папа был сложным человеком.
Офицер поблагодарил его за «трогательные слова», а Пелагея, повернувшись ко Льву, легонько провела пальцами под его глазами, и он увидел, что те остались мокрыми, что он плакал, и, что ещё хуже, сам не заметил, как заплакал.
- Ты молодец, - шепнула сестра.
Лев начал тереть глаза ладонями – что ещё за ерунда, слёзы какие-то…
Потом, уже после, когда гроб опустили в яму и торжественно, под траурный марш, закопали, Лев подобрался поближе к маме и спросил:
- Почему мы были на Байкале?
- Отдыхать ездили, - негромко ответила она. – Не думала, что ты помнишь.
- Я и сам не думал, - растеряно отозвался Лев.
Мама подняла на него тяжелый взгляд:
- Лёва… А ты простил папу?
Он сжался.
- Зачем теперь об этом…
- Надо простить, Лёва. Тебе это самому нужно.
Она протянула руку, он наклонился, и мама поцеловала его в висок, проведя пальцами по волосам. Потом, отступая от могилы, уточнила:
- Ты сейчас поедешь домой?
Лев обещал, что поедет к Славе, но, замешкав, он обернулся, попытался взглядом найти то место, где десять лет назад в полубессознательном бреду его нашел отец, и сказал маме:
- Я к Юре.
Лев и Слава [55]
Лев не мог найти его могилу. Он пытался воспроизвести маршрут снова и снова: от входа пройти прямо, повернуть налево, дальше снова налево, а потом путь забывался. Он прошёл его в разных вариациях, выискивая глазами одинокий крест с табличкой про Юру Сорокина (мама сказала, что памятник так и не установили), но ничего: как будто кладбище перекопали и все могилы перепутали местами.
Устав от бестолковых метаний, он присел возле чужой, заброшенной могилы на скамейку, чтобы ещё раз осмотреть окрестности: и они казались ему знакомыми, будто всё точно случилось где-то здесь, стоит только повернуть голову…
Он повернул. Проржавевший памятник, у которого он сидел, принадлежал Григорию, умершему в 1961-ом году. Льва как током ударило: он уже сидел здесь, ровно на этом месте! Так, значит, по диагонали…
И тогда он понял, почему не мог найти Юрину могилу. Он искал маленькую оградку с одиноким крестом, а на его месте была теперь широкая – с тремя крестами. Он, пока искал, даже не смотрел на семейные захоронения.
Подходя ближе на ватных ногах, Лев надеялся, что увидит рядом с Юрой его бабушку, дедушку или дальних родственников. Ладно, если уж прям честно, он допускал увидеть кого-то из родителей, кого-то одного (в конце концов, его отец тоже умер, пускай и так рано – в сорок два года). Но к именам и датам на соседних с Юриным крестах всё равно оказался не готов.
Сорокин Михаил Васильевич (10.03.1960 – 21.02.1998)
Сорокина Светлана Алексеевна (05.10.1962 – 16.07.2002)
Дядя Миша. Тётя Света. Лев непонимающе смотрел на деревянные кресты с покосившимися табличками: как это всё могло случиться?..
Он лихорадочно вытаскивал из памяти события последних лет: 98-ой год… Где он был в 98-ом? Ведь здесь же и был, учился в десятом классе, встречался с Яковом и знать не знал, что дядя Миша – умер.
А где был дядя Миша? Кажется, соседи судачили о разводе после смерти Юры, и потом Лев время от времени видел только его маму. Почему она ничего не сказала о смерти бывшего мужа, Юриного отца? Как это вообще могло пройти мимо Лёвы? А теперь, три года назад, в сорок лет умерла и сама тётя Света.
Лев растерянно переводил взгляд с одного имени на другое. Бред какой-то. Вся семья… И ни один не дожил до старости.
На Юриной могиле так и висела фотография – та самая, которую Лев, увидев впервые, мысленно назвал «до всего плохого». Деревянная рамка взбухла от многочисленных дождей, а на стекле виднелись разводы грязи. Лев, подойдя ближе, провёл по стеклу рукавом пальто, и Юрины щеки заблестели, будто умытые водой.