- Я не умру, - пообещал Слава. – Я планирую надоедать тебе до глубокой старости.
- А если я умру?
Слава, цыкнув, покачал головой:
- Нет, так не пойдет. Мне же нужно кому-то надоедать.
Лев успокаивался от его ровного голоса, от ощущения теплых рук на плечах и волосах, от нежных поцелуев, и ему становилось не по себе: так глупо расклеился. Он поднял голову, сердито вытер слёзы с щек, и хмуро глянул на Славу.
- Извини, - проговорил он. – Я что-то совсем…
Он попытался подняться на ноги, но Славины руки с силой опустили его обратно. Лев удивленно посмотрел на него.
- Давай еще посидим, - миролюбиво предложил Слава. – Я принесу скамейку.
Лев не успел спросить, какую, потому что, вскочив на ноги, Слава ловко перепрыгнул через ограду, подбежал к заброшенной могиле, у которой когда-то сидел Лев, наблюдая за похоронами, вырвал из земли деревянную скамейку, сообщив при этом памятнику-Григорию: «Извините, я потом поставлю на место», и вернулся с ней к Юриной могиле. Поставив на землю, хорошенько надавил, чтобы ножки вошли во влажную почву, и предложил Льву присесть.
Они сели рядом – лицом к трём крестам. Лев пил воду из бутылки, понемногу приходя в себя, а Слава, сделавшись задумчиво-молчаливым, разглядывал могилы. Лев опасался, что он вот-вот начнёт о чём-то расспрашивать, но молчание затягивалось. Задумчиво хмыкнув (как бывает, когда приходит в голову хорошая идея), Слава снова вскочил и занялся совсем уж неожиданными делами: подошел к Юриной могиле и начал выдергивать руками засохшие сорняки вокруг холма. До того момента Лев вообще не замечал этой травы: видимо, из-за наступления холодов она ссохлась и прижалась к земле, но летом, здесь, наверное, даже не подступиться. Тогда он понял, что именно его так напугало с самого начала: сорняки, грязная Юрина фотография, покосившиеся таблички – могилы выглядели заброшенными. Никто сюда не приходил с того самого 2002 года, когда умерла Юрина мама.
- Слава, - позвал его Лев. – Ты не обязан это делать.
- Я знаю, что не обязан, - откликнулся тот, переходя на следующий холм – к дяде Мише.
- Тогда… тогда зачем ты?..
Вздохнув, Слава выпрямился, и с видом заправского фермера сказал:
- Слушай, если тебе уже лучше, то не нуди, а помоги.
Лев отложил бутылку с водой и осторожно поднялся. Прислушался к себе: вроде не падает. Засучив рукава на рубашке, он присоединился к Славе: присел возле могилы тёти Светы и начал выдергивать сорняки. Некоторые из них, уходящие корневищем в глубину, никак не хотели убираться руками, и Слава сбегал к сторожке, выпросил у охранника мотыгу – дело сразу пошло быстрее. Работали молча и сосредоточенно, как на школьном субботнике.
- Тебе интересно, кто это? – спросил Лев, устав от тишины.
- Интересно, - сказал Слава. – Я жду, что ты сам расскажешь.
- Мой лучший друг.
Слава вздохнул.
- И первая любовь, - уточнил Лев.
Слава ещё раз вздохнул. Они снова помолчали.
- Что с ним случилось?
- Самоубийство. А с родителями… - Лев обвел взглядом два других креста. – Я не знаю.
Слава, замерев с мотыгой, задумчиво потёр переносицу.
- Мама говорила, нет ничего хуже, чем пережить своего ребёнка.
- А зачем она тебе это говорила? – не понял Лев.
- Боялась войны.
- В Чечне?
- Ага.
Слава, выдохшись, сел на землю между холмами Юры и дяди Миши.
- Ненавижу войну.
Лев подумал об отце и сказал:
- Я тоже, - он забрал у Славы мотыгу и прополол ещё несколько сорняков. – Я, наверное, уйду из тира.
Эта мысль пришла к нему неожиданно, и он выдал её сразу, без обдумывания. Слава удивился:
- Ого. Что вдруг?
Лев пожал плечами:
- Я подумал, что мне тоже это всё не близко.
Им понадобилось два часа, чтобы привести могилы в порядок – и то, порядок получился довольно условным: траву вдоль ограды не убрали, уже не хватило сил. Слава снова сбегал в сторожку, чтобы вернуть мотыгу и попросить пакет для мусора, а заодно поинтересовался, не в курсе ли сторож, приходит ли кто-нибудь на могилы к Сорокиным? Тот сказал, что вроде какая-то бабушка приходит, очень старенькая – где-то раз в год. Льва эта новость немного утешила: хоть кто-то.
А Славу – наоборот. Он грустно заметил, убирая сухую траву в мешок:
- Это, наверное, его бабушка. Представь: она вообще всех пережила… Ой нет, не представляй, забей, я сказал фигню.
Льва тронуло, как Слава боялся огорчить его неосторожной фразой.
Закончив, они отнесли скамейку на место
-Спасибо, Григорий», - кивнул Слава и хлопнул по памятнику, как старому другу по плечу.
Когда шли к остановке, Лев решил извиниться перед Славой за ту постыдную сцену – за слёзы, за нытье, за то, что сорвал его из мебельного магазина и помешал выбирать шкаф (ну, или что он там делал на самом деле).