Слава надел футболку, сходил на кухню за водой (и для себя, и для Льва), выключил свет, погрузив комнату в полумрак, и снова устроился на диване. Лев вцепился в свой стакан, как утопающий за соломинку, и начал пить – лишь бы подольше оттянуть начало разговора. Слава спросил, проследив за этим: - Лев, ты же помнишь, что я люблю тебя?
Он кивнул.
- Даже если эта история будет про котят, мне неважно.
- Тебе неважно, что я терзаю котят? – спросил Лев, чувствуя, как опять скатывается в шутки.
Но Слава ответил очень серьёзно:
- Важно. Важно знать, почему. Важно знать, как тебе помочь.
Ему стало спокойней от его ответа. Он отставил стакан воды на журнальный столик и заговорил.
Ночь была длинной. Он рассказывал с самого начала: про Юру, про компанию в подвале, про стрелки за кинотеатром. Слава смеялся с истории про взрыв в ванной комнате, сочувствовал, когда слушал про клей и бесполезные попытки борьбы с чужой зависимостью, показательно цокал, когда Лёва привёл Якова в подвал и целовал перед Шевой («Вот ты засранец», - улыбаясь, предосудительно качал головой Слава). Большую часть историй Слава время от времени комментировал словами: «жесть», «м-да уж» и «пиздец» (последнее – только про драку с битами за гаражами), но, когда Лев подобрался к тому самому дню, к «лучшему дню его жизни», Слава, ощутив нарастающее напряжение, придвинулся ближе и прислонился щекой к Лёвиному плечу.
С большими паузами, передышками и нервными шутками («Он плохо кончил»), Лев рассказал Славе о последней ночи с Юрой, о следующем утре, об известии о смерти. Слава заранее понял, к чему придёт эта история, поэтому даже на хорошей её части, на поцелуях и прикосновениях под одеялом, он сказал: «Это кошмар, мне так жаль…». И когда Лев договорил, он повторил ещё раз: - Это кошмар.
Лев согласно кивнул, чувствуя, как Славины руки сходится вокруг его талии, прижимая ближе к себе. Он придвинулся, обнимая Славу одной рукой за плечи.
- Лев, я думаю, такое тяжело пережить даже взрослому, - проговорил Слава. – Я не буду никак оценивать его поступок, потому что не хочу тебя задеть, но я злюсь.
- На кого? – не понял Лев.
- На Юру.
- За что? Он был несчастен.
- Я не про то, что он сделал с собой, – ответил Слава. – А про то, что он сделал с тобой.
Лев и сам думал об этом не раз: что это за выходка с особой жестокостью? Наверное, если бы не совместная ночь накануне, он бы пережил произошедшее легче, быстрее бы нашел ему объяснения (скорее всего, свалил бы всё на наркотики) и не мучился годами от вопросов, кто виноват и мог ли он что-нибудь сделать. Но теперь это было невозможно выкинуть из головы, из души, из себя – Юра поселился в нём навеки. Слава обречен делить Лёвино сердце вместе с ним: Лев чувствовал, как с каждым днём у Славы становится больше места, а у Юры – меньше, но это как скамейка: рано или поздно Юра останется сидеть на самом краешке, но никогда не уйдет.
Слава отпустил его, встал с дивана и со словами: «Я забыл тебе кое-что отдать» вышел в коридор. Лев слышал, как он возится с карманами куртки, шуршит фантиком от сникерса, гремит ключами, и, наконец, вернувшись, он протянул ему фотографию – точно такую же, какую Лев выкинул в реку, только целую и невредимую. Лев осторожно взял её пальцами и осмотрел: было видно каждую пору на Юриной коже, каждую трещинку на сухих губах. Что за чудеса реставрации?
Лев поднял взгляд на Славу:
- Где ты это взял?
Тот, спрятав руки за спину, будто провинившийся ученик, пояснил:
- У Кати оказалась точно такая же фотография. Я сделал с неё копию.
- Зачем? – спросил Лев, чувствуя, как начинает тонуть в благодарной нежности к Славе.
- Глупый вопрос, - прямо сказал Слава. – Затем, что тебе это важно.
Лев, поднявшись с дивана, обнял его, зарываясь лицом в непослушные густые волосы.
- Спасибо, - прошептал он.
Он больше не будет носить эту фотографию в бумажнике – он давно хотел перестать, давно говорил себе, как это странно и глупо выглядит, но не решался переложить фотографию в другое место. Теперь он убрал её в сторону, на журнальный стол, а после – уберет в шкаф к своей маленькой коллекции снимков: в основном то, что нащелкала Карина, некоторые фотографии Пелагии и мамы. Если у него когда-нибудь появится альбом с фотографиями, он обязательно вклеит туда Юру, но вот так вот, у самого сердца – больше носить не будет.
«Это не значит, что я хочу тебя забыть, - виновато пояснил он Юре, откладывая его фотографию. – Это значит, что я хочу тебя отпустить».