А ещё ему вдруг запоздало (очень запоздало!) сделалось стыдно за то, что он украл эту фотографию у Юриных родителей. Ведь мог бы точно также, как Слава, попросить снять копию и вернуть – неужели они бы отказали? А так он их как будто обворовал… И теперь, когда он знал, что Юрин отец не прожил и года после смерти сына, а мать – всего пять лет, ему казалось, что в этом есть и его вина, его равнодушная к их горю рука, забирающая фотографию, биту – всё, что он посчитал важным для себя и почему-то неважным для них.
Они снова оказались на диване и снова Слава прильнул ко Льву, тепло задышал ему в шею.
- Это ведь не вся история?
Лев покачал головой:
- Нет, вся история ещё впереди.
- Дай угадаю: она про Якова? Вы встречались?
- Угадал.
И он продолжил: про неожиданную дружбу с Катей на фоне сдачи совместных тестов на ВИЧ, про помощь Якова, про их школьные отношения, и, конечно, про первый постыдный эпизод насилия: когда он пришёл к нему домой с битой, выяснять, с кем Яков проводит время. Льва подбадривали комментарии Славы по ходу повествования («Вот мудак, вот сволочь, вот козёл», - говорил он про Власовского, слушая о его ревностных провокациях), и потому к теме насилия Лев подобрался с надеждой, что Слава его если не поддержит, то хотя бы поймёт.
Но, когда он, стыдливо опустив взгляд, рассказал, как несколько раз ударил Якова, Слава выдал:
- Вот мудак!
- Кто? – удивился Лев.
- Ты, - невозмутимо пояснил Слава.
Его руки все ещё лежали на талии Льва, и от этого трудно было понять: Слава его всерьёз теперь презирает или это шутка?
- Он меня специально выводил на ревность, - напомнил Лев.
Слава кивнул:
- Да, это многое объясняет. Но ничего не оправдывает.
Лев понял его реакцию, как однозначную: рассказывать дальше не имеет смысла. Слава разочарован, Слава готов разорвать отношения, и пусть сделает это прямо сейчас, прежде чем Лев окончательно опозорит себя в его глазах.
- Ты хочешь со мной расстаться из-за этого? – прямо спросил он. – Потому что… потому что это ещё не конец истории.
Слава вздохнул:
- Лев, я тебе уже сказал, что готов принять всё, даже терзание котят. Думаешь, я шучу? Или не понимаю, что может скрываться под «всё»? Ещё раз говорю: я готов к любой информации.
У Льва пронеслись в голове тысячи вариантов, что может скрываться под «всё»: от грабежа с разбоем до убийства. Ему показалась странной эта Славина беспринципность. Странной и не похожей на него.
Он спросил:
- Почему ты готов принять всё?
- Во-первых, потому что я тебя уже люблю. Во-вторых, потому что доверяю своим ощущениям.
- Каким? – не понял Лев.
- Я не чувствую в тебе ни жестокого убийцу, ни маньяка-потрошителя. Я понимаю, как много людей от такой самоуверенности оказываются рублеными на куски в канаве, но я готов рискнуть.
- Я никого не убивал, - заверил Лев, и от чего-то почувствовал себя лжецом – странно, ведь это правда: убийств на его счету не было.
- Это обнадеживает. Продолжай.
И он продолжил. Рассказал, как закончил школу, как поступил в университет, как бросил университет и выиграл грант в Америке (после этой истории пришлось сделать паузу на Славины восклицания: «Правда? Серьёзно? Серьёзно?! Это же… это же значит, что ты очень умный!» - Льву показалось, что в последней фразе сквозило удивление). И вот, они неизбежно подобрались к самому главному.
Лев не пытался себя оправдать, не пытался сделать свой поступок мягче в Славиных глазах. Он был пьяный, он возбудился, он посчитал, что это уместный момент для секса, он не отреагировал на отказ, он его заставил – и он рассказал об этом именно так.
Слава отодвинулся от него ещё в самом начале: когда он сидел пьяный в одежде, под душем, не соображая кто он и где. «Не простит», - сразу подумал Лев, но, тем не менее, закончил рассказ.
Слава долго молчал, разглядывал узор на старых обоях и время от времени хмурился, будто его что-то не устраивало в витиеватом орнаменте геометрических фигур. Когда тишина начала измеряться десятками минут, Лев спросил:
- Ты что-нибудь скажешь?
Слава повел плечом:
- Я не знаю, что сказать.
- Мы расстаемся, - Лев хотел спросить это, но получилось, что сказал, как факт.
Слава повернул к нему голову, но Лев в темноте не смог как-либо трактовать его взгляд (удивленный? Возмущенный?)
- Я как-то не ясно изъясняюсь что ли? Я же сказал, что приму всё.
- Ты же не знал, что придётся принимать.
Слава фыркнул:
- Ты думаешь, после историй про твоего отца, беготню с битами, драками и избиением, изнасилование звучало особо шокирующе?
- То есть, ты так и думал, что я расскажу об этом?