Но всё пошло не по сценарию.
Едва он позвонил в дверь, как в подъезд высунулась сердитая Юля и поприветствовала его словами:
- Ты чё трезвонишь как на пожар, у меня ребёнок спит!
Лев растерялся:
- Извини, я просто…
- Тс-с-с! – зашипела она и, потеснив его в сторону, вышла за порог и прикрыла дверь. – Теперь говори.
Это было уже ни к чему, но он машинально перешел на шепот:
- Я хотел спросить, дома ли Слава.
Увидев, как Юля округлила глаза, Лев почувствовал неладное.
- Я думала, он с тобой.
Он в сердцах чертыхнулся. Юля тоже начала паниковать:
- В смысле? А где он?
- Он не берет трубку и не отвечает на мои сообщения. Мы поругались, – виновато объяснил Лев. – Позвони ты.
Юля на минуту зашла в квартиру и вернулась с телефоном. Не сговариваясь, они сели на ступени возле двери, и Юля начала набирать Славин номер. Лев сжался и перестал дышать, вслушиваясь в едва различимые гудки в трубке. Долго, целую минуту, они с замиранием ждали ответа, но Слава так и не взял. Стало по-настоящему страшно. Юля, отняв мобильный от уха, посмотрела на экран, высвечивающий время «22:45», и прошептала: - Блин.
Лев решительно поднялся на ноги.
- Я пойду его искать.
Юля подскочила за ним:
- Я с тобой.
Он оглядел её:
- Ты в пижаме.
«С мишками», - почему-то отдельно отметил он в мыслях.
- Щас переоденусь, жди здесь.
Он ждал, но не здесь, а на крыльце, потому что его прогнала какая-то бабка – «Наркоман что ли?». Юля вышла через десять минут, тоже в спортивной куртке: у Льва была темно-синяя с белыми полосками на рукавах, у Юли точно такая же, но зеленая, и они стали выглядеть как парочка борцов-активистов за здоровый образ жизни.
- Куда пойдём? – уточнила Юля.
- На Богдана Хмельницкого.
Она удивилась, но не стала ни о чём спрашивать.
Пока шли, Юля ещё несколько раз пыталась дозвониться до Славы, и каждый раз, при прослушивании длинных гудков, у Льва начинало болеть сердце. С чего он вообще решил, что найдёт Славу там? Это же что-то… что-то из ненастоящей жизни. Есть такая странная идея, будто бы у каждого человека есть «своё» место, куда он обязательно уйдёт плакать, когда окажется чем-то огорчен. В реальности ведь всё не так: у Льва не было такого места, да и спросить кого угодно – ни у кого нет. Нет ничего комфортней, чем расстраиваться дома, в своей комнате или в ванной. Но Слава не пошёл домой. Почему? И куда он тогда мог пойти?
За домом культуры Горького Славы не оказалось. Они с фонариком прошлись вдоль стен монументального здания, но Лев сразу понял, что это напрасная трата времени.
Он повернулся к Юле, случайно засветив ей в лицо, она поморщилась и он, извинившись, выключил фонарик. Спросил:
- Ты знаешь его друзей?
- Да у него особо нет друзей.
- Бывшие одноклассники? Однокурсники? Хоть кто-то?
- Я никого не знаю, - беспомощно отозвалась она.
- Ладно. Пошли.
- А куда?
- Пошли.
Он не знал, куда. Но ничего не делать тоже не мог. Они ещё раз прошлись по Богдану Хмельницкого, только в другую сторону, вернулись дворами к Славиному дому на Танковой (Лев ещё подумал – «Ну и название, как раз для пацифиста»), Юля перепроверила, не вернулся ли он домой (не вернулся), снова спустилась ко Льву, сообщила, что «мама начинает что-то подозревать», и они опять двинулись дальше – решили пройти пешком к метро «Заельцовская» и доехать до центра.
Юля, зябко передернув плечами, рассуждала:
- На улице очень холодно. Ему ведь тоже очень холодно, да? – Льву становилось только хуже от этих вопросительных уточнений. – Его нет дома у меня. Его нет дома у тебя. Кафе и магазины закрыты. Общественный транспорт не ходит. Только метро. Значит, он может быть в метро!
- Мёрзнуть на улице он тоже может, - нехотя возразил Лев.
- Зачем ему мерзнуть на улице, если можно зайти в метро? – не поняла Юля.
- А зачем ему заходить в метро, если можно вернуться домой? – огрызался Лев.
- Блин, ты прав… Когда ты так говоришь, всё реально начинает выглядеть жутко.
Он чуть не закричал на неё: а это что, не жутко на самом деле?! У тебя брат, блин, пропал!
Лев чувствовал, как бестолково всё, что они делают. Это бессмысленно. Он знал, что они не найдут его ни на улице, ни в метро, ни у театра оперы и балета, ни на каком-нибудь там сраном водохранилище – нигде. Он не мог придумать ни одной логичной причины, по которой Слава решил шататься в минус двадцать пять градусов по городу, не отвечать на звонки ни ему, ни сестре, и всё это вместо того, чтобы вернуться домой. Он хотел бы поверить, что это манипуляция, выражение крайней степени обиды, жертвой которой он сделал всех – даже своих родственников, но это было так на него не похоже, что ничуть не утешало.