Смирившись, что единственный собеседник на предстоящую ночь – телевизор с тусклым сизо-голубым экраном, Лев устроился на своей кровати с банкой колы и оливье (это девочки из девятой комнаты приготовили целый тазик и теперь предлагали каждому встречному – вот и Льва выцепили, пока он бестолково ходил туда-сюда).
Он послушал «С Новым годом, крошка» (это было хорошо), песню Коэна в исполнении Леонидова (это было нормально), потом пропустил несколько минут передачи, потому что в коридоре кто-то подрался, и он выходил посмотреть, а когда вернулся, на песне про Че Гевару у него зазвонил сотовый. Номер был незнакомый.
Лев нажал на зеленую трубочку.
- Алло.
- Слушай, можешь выйти? – раздалось в трубке вместо приветствия.
- Яков? – удивился Лев.
- Яков, Яков, - хмыкнул он. – Тут ваша охранница посторонних не впускает. Просит, чтобы ты спустился.
- Ты что, в общаге?
- А куда я по-твоему прошу тебя спуститься? – с восклицанием спросил Яков. – С небес на землю? Было бы отлично, но давай сначала на первый этаж.
Не веря своим ушам, Лев отставил тарелку с оливье на стол, поднялся с кровати и на автомате направился к лестнице. Может, это всё какая-то шутка тупая?
Но это была не шутка. Яков стоял возле поста охраны, лохматый, с запотевшими очками, румянцем на щеках, в тоненькой (для сибирской зимы) куртке, в рукавах которой прятал кисти рук. Лев, бросив быстрый взгляд на Власовского, повернулся к охраннице и заверил, что «это к нему», после чего они вместе вернулись на лестницу.
Яков, поднимаясь, цедил, стуча зубами:
- Господи, как тут холодно, это какой-то ад, чем ты вообще думал, людей сюда отправляли на каторги, а ты добровольно… - между вторым и третьим этажом, Яков, опомнившись, спросил: - А какой этаж?
- Шестой.
- А можно на лифте?
- Он не работает.
- Ну пипец, ну как обычно, - снова запричитал Яков, покорно волоча ногами по ступеням.
Оказавшись в комнате Льва, он осмотрелся, скинул с плеч заснеженный рюкзак и кивнул:
- Миленько.
Ну, прямо как тогда, в подвале.
Лев постарался ненавязчиво оглядеть Якова: повесив куртку на крючок двери, тот остался в бордовом свитере, как у Кевина из «Один дома». Из-под воротника небрежно торчала белая футболка. На ногах – пыльно-землистые брюки и коричневые ботинки. Ничего такого броского, гламурно-американского в его одежде не оказалось, но это был какой-то другой Яков. Не ботаник.
Вспомнив про гостеприимство, Лев отодвинул стул от обеденного стола и предложил:
- Садись.
Власовский, скинув ботинки на пороге, сел, всё ещё осматриваясь.
- Ты же говорил, что прилетишь второго.
Яков пожал плечами:
- А прилетел сегодня. Ты что, не рад?
- Рад. Просто неожиданно. А как же бабушка?
- Да она с подружками, - наклонившись, Яков дотянулся до своего рюкзака и, роняя слипшиеся куски снега на ковёр, начал открывать боковой отдел. – У меня для тебя подарок.
- Серьёзно? – Льву стало неловко: у него ничего не было.
- Ага, – он вытащил ссохшийся коричневый цветок с хрустящими (от старости) листьями. – Это тебе!
Лев осторожно взял растение за безжизненный стебель и один из лепестков отвалился на пол.
- Прости, ему уже шесть дней, - пояснил Яков. – Я сорвал его у здания аэропорта в Сан-Франциско перед вылетом, потом он пять дней провёл в Питере. Странно, я ставил его в воду… - он ткнул кончиком пальца в сердцевину. – Раньше он был ярко-оранжевый.
- Это очень мило, - вежливо сказал Лев, откладывая цветок на стол.
- Я подумал, это будет подходящая метафора для наших отношений, - объяснял Яков. – Всё так хорошо начиналось, а потом сдохло.
Льву показалось, что эта метафора не сулит ничего хорошего: неужели он прилетел, чтобы символично поставить точку?
- И ничего нельзя исправить? – спросил Лев.
- Он не оживёт от того, что ты поставишь его в воду.
- Ясно.
Они замолчали: Яков уткнулся в телевизор, Лев – в Якова. Он наблюдал, как свет от экрана окрашивает лицо Власовского в разные оттенки светло-синего: то ярче, то темнее. Яков не мигал – смотрел так, как смотрят люди, когда погружены в себя.
Лев прервал их тягостное молчание:
- Но ты же почему-то здесь.
Яков, мигнув, оторвал взгляд от телевизора и протянул руку ко Льву.
- Согрей меня, - попросил он.
Лев взял ледяные пальцы в свою ладонь, потянул, вынуждая Якова подняться. Тот, отодвинув стул, подчинился этому движению, позволяя Льву увлечь себя к кровати. Неспешно опустившись на подушку, Лев уложил Якова на свою грудь: Власовский, поежившись, ткнулся холодным носом в шею, а руки просунул под Лёвину спину. На некоторое время Льву стало холодно, а Якову – тепло.