Читая ответ Власовского, он слышал его возмущенный голос:
«Какие клубы? Мне вообще не до этого. Яков»
Обрадовавшись, что смог его подловить, Лев быстро напечатал:
«Ты мне сам говорил, что ходишь по гей-клубам и ищешь похожих на меня»
«Это было летом, когда я только приехал. Зачем мне туда ходить, если я тебя уже нашёл? Яков»
«Хватит везде добавлять «Яков», - писал Лев уже из вредности. – Я прекрасно помню, кто ты такой».
«Это такая форма письма в Америке, пишу по привычке. Извини, больше не буду, раз тебя это бесит».
«А с кем ты там ещё переписываешься, в этой Америке?»
«Лев, серьёзно, хватит. Если ты так боишься, что я изменяю, переезжай. Иначе к чему эти отношения?»
Этот вопрос, такой очевидный и простой, застал его врасплох. И правда, зачем? Не протянешь же всю жизнь на разных континентах. А если не планировать быть вместе всю жизнь, зачем вообще быть вместе?
Вариантов было два: или Лев переезжает, или они расстаются. Конечно, он подумывал над третьим вариантом, сказать Власовскому: «Слушай, может, лучше ты?», но Яков ни за что не стал бы менять Америку на Сибирь (и Лев его понимал – никто бы не стал). И что им в этой Сибири делать? Можно подумать, она обещает им что-то лучше, чем то, что у них уже было раньше.
Поразмыслив над ситуацией, Лев понял, что ничего не теряет. Ну, может, первый год обучения, но это не страшно. Артур и Карина хорошие люди, да и братья-африканцы ничего, но настоящей дружбы у него ни с кем не сложилось. Никто здесь его не знает, свой первый новый год он бы провёл в одиночестве, не прилети Яков. Так стоит ли цепляться за этот город, теряя человека, который его действительно любит?
Когда цифры на календаре подобрались к середине января, Лев, давя в себе чувство глубокого унижения, написал Якову:
«Можешь помочь с оплатой экзаменов?»
Отправив, он, недолго думая, дописал ещё одно сообщение:
«Я верну, когда приеду».
Лев [38-39]
Очередь к телефону-автомату тянулась вдоль коридора на первом этаже и заканчивалась возле дверей, ведущих на кухню. В обычные дни здесь было поспокойней, но тогда, в конце мая, всем нужно было срочно позвонить домой: рассказать о зачетах, сессии, практике, планах на каникулы и, конечно же – «Мам, испечешь блинчики к моему приезду?».
Лев стоял в этой очереди изо дня в день, начиная с апреля, и никак не мог подгадать нужного момента. Добравшись до телефона, он опускал в прорезь монетку на леске (способ, подсмотренный еще в детстве в фильме «Игла»), набирал домашний номер, слышал в трубке густой отцовский голос и молчал. Дышал. Отец тоже дышал, переспрашивая: «Алло? Алло?», сначала спокойно, а потом становился нервным и раздраженным. Это длилось, пока кто-то из них первым не бросал трубку. Чаще всего – Лев. Он кидал её на рычаг, резко дёргая вниз, и монетка, звякая, возвращалась к нему. Тогда монетку с леской он убирал в нагрудный карман рубашки, доставал другую и опускал её в прорезь ещё раз, по-настоящему, и звонил Кате. Он считал, это честно: платить нужно только за состоявшийся телефонный разговор. Конечно, вся очередь неодобрительно цокала – и потому, что он не платил, и потому, что звонил на два номера, задерживая остальных. Но кто ему что сделает? У него же бита под кроватью.
Однажды, в начале июня, получилось. Лев даже вздрогнул от неожиданности, услышав в трубке мамин голос: очень тихое и утомленное: «Слушаю».
Сначала он замолчал, по привычке. Потом молчал уже от страха – он так намучился с этими звонками, что перестал верить в мамин ответ, а потому забыл всё, что собирался сказать. Почувствовав, что мама тоже становится раздраженной и вот-вот бросит трубку, он испуганно произнес: - Мам, это я.
Теперь замолчала она. Он слышал, как зашелестело в трубке от её дыхания.
- Лёва? – наконец переспросила мама.
- Да.
- Господи, Лёвушка, - она заплакала, срываясь на истеричные интонации. – Где ты? С тобой всё хорошо? Как ты мог?..
Льва царапнули её слёзы, но он постарался сохранить холодное спокойствие:
- Я не мог по-другому, мам.
- Где ты? – снова повторила она. – Ты в порядке?
- В Новосибирске. Но я улетаю.
- Куда? Домой? – спросила она с надеждой.
- Нет. В Америку.
Мама перестала плакать. Всхлипнув, она спросила твердым голосом, как, бывало, спрашивала с него в детстве:
- Это что ещё за фокусы?
- Мне дают грант в медицинском университете, в Калифорнии.
Мамин тон стал ещё строже:
- Подожди, что за ерунда?
Лев прерывисто вздохнул.