В холле был сделан хороший ремонт, вместо клеенчатых скамеек (как в его общаге) стояли кожаные кресла и журнальные столики, кафельный пол натерли до блеска, в воздухе витал едва уловимый цветочный аромат, но Лев всё равно пожимал плечами (мол, ничего особенного) и скептически оглядывал идеально ровные аляповатые стены (в красно-желто-оранжевых разводах). Не впечатлила его и информация о тренажерном зале с бассейном в цокольном этаже.
- Подумаешь, у нас тоже есть, - буркнул он.
Уточнять, что почти все тренажеры сломаны, а бассейна нет, Лев не стал.
Когда они поднялись в жилой блок на втором этаже, Лев уточнил:
- С кем ты живешь?
- Один.
- Один? – он подумал, что ему послышалось.
- Да. Здесь живут либо по двое, либо по одному.
- А за какие заслуги ты живешь один?
- Ни за какие. Раньше у меня был сосед, но я решил съехать в одиночную, чтобы ты мог приходить, - он со вздохом уточнил: - Соседу было бы пофиг, но тебе, наверное, нет.
- Не стоило переплачивать, - цыкнул Лев.
- Ты того стоишь.
Яков снова потянулся к нему, чтобы чмокнуть в щеку, но Лев увернулся, хотя они шли в пустом коридоре. Только оказавшись за закрытой дверью комнаты, он расслабился, и когда Яков устало спросил: «Теперь-то можно?», разрешил себя поцеловать.
Комната Якова была скромной: кровать, письменный стол и шкаф – больше ничего. Даже беднее, чем у них в общаге: они вот протащили обеденный стол, телек, холодильник, но в Америке, наверное, с этим строже. В любом случае, даже при такой скудности мебели, выглядела комната богато: без облезлых обоев, скрипучего пола и желтых потеков на потолке.
- Прямо как для людей, - оценил Лев.
Первым делом он изучил карту штата, которая висела у Якова на стене (Власовский сказал, что она там была еще до него, и вообще, они тут все помешанные на своих штатах – гимны надо знать, гербы чтить). Льву это показалось смешным. Он представил, как въезжает в общагу Новосибирска, а там – оп – карта Новосибирской области на стене, вместе со словами гимна и гербом. И с Карасуком, конечно, в который он дротиком пульнул.
Но сейчас этот американский патриотизм был только на руку.
Кампус медицинского университета располагался в Риверсайде, и Лев на секунду потерял дар речи, когда провёл пальцем от этого города к ближайшему мегаполису.
- Это же Лос-Анджелес… - проговорил он.
- Ну… Да, - Власовский, виновато потупившись, встал рядом.
- Это вообще другой город.
- Ага.
- И ты мне этого не сказал.
- Я думал, ты сам знаешь, - он легкомысленно пожал плечами.
Ясно было, что ничего такого он не думал.
- Откуда мне знать? – вспылил Лев. – У меня не висит карта Калифорнии на стене!
- Не кричи, - попросил Яков. – Между Сан-Франциско и Лос-Анджелесом каждый день летает больше десяти самолётов. Это всего один час.
- О, неужели ты настолько разбогател, пока мы не виделись? – иронизировал Лев.
- …и поезда ходят, - продолжал Яков. – Вообще нет никаких проблем, чтобы ездить друг к другу на выходных.
- Пиздец, - Лев ударил кулаком по карте и устало сел на кровать.
Яков уговаривающим тоном заныл:
- Ну, это же лучше, чем то, что было раньше. Это лучше, чем видеться раз в полгода. Разве ты не этого хотел?
- Я не хотел быть один, - сказал Лев самое болезненное из всего, что чувствовал.
Яков замолчал, видимо, смущенный его откровенностью. Подойдя ближе, он обхватил Льва за плечи, прижимая голову к себе, к солнечному сплетению, и мягко проговорил:
- Я тоже очень хочу быть ближе. Но в Беркли нет медицинской кафедры, а в Сан-Франциско только после ВУЗа.
- А почему у вас нет? – сердито спросил Лев, будто Яков был в этот виноват. – Вы ж главный корпус.
- Не знаю, - он вздохнул. – У нас естественные и гуманитарные науки. Физика, химия, литература…
Лев отпрянул, вырываясь из его объятий.
- Литература? В Беркли есть литература?
- Да. А что такое?
- Почему ты мне не сказал?
- А должен был?
Конечно, Власовский не был виноват в том, что ничего не знал: ни про первое стихотворение в день смерти Шевы, ни про все последующие, стыдливо записанные в блокнот, ни про мучительный выбор между Москвой и Новосибирском. Лев никому об этом не рассказал. Но обидно было почти до слёз: как будто жизнь дала ему ещё один шанс одуматься, а он его проглядел.
- Не должен был, - буркнул Лев, отворачиваясь.
- Ты хотел на литературу?
- Ничего я не хотел.
Яков, вздохнув, сел на пружинистую кровать рядом с ним. Примирительно ткнувшись носом в Лёвино плечо (как котята тыкаются в новые предметы), он, взяв его за руку, попросил:
- Давай полежим. Как тогда.