А теперь эта девушка лежала перед ним, слабо дыша, лицо её было бледным и казалось прозрачным, высеченным из цельного куска льда, а грудь чуть вздымалась под белой рубашкой, и края рубашки непозволительно расходились, выставляя напоказ белоснежную кожу. Тёмные ресницы Жаклин трепетали, бледные губы чуть искривились – видно, ей снилось что-то нехорошее, или она и во сне чувствовала боль.
«Какая же она всё-таки красавица!» – подумал Рауль и тут же стыдливо отвёл взгляд.
– Она поправится, – не то с вопросом, не то с утверждением произнесла Анжелика, придвигаясь ближе к подруге и сжимая её безвольную руку.
– Поправится, – как можно более уверенно сказал Рауль и посмотрел на дочь Портоса. – Баронесса, вы ведь сможете побыть с Жаклин несколько дней? Ей может понадобиться помощь – промыть рану, смазать целебной мазью, перевязать, кроме того, ей будет трудно ходить...
– Жаклин не сможет ходить? – всполошилась Анжелика.
– Сможет, но первое время будет хромать, – поспешил успокоить её Рауль.
– Конечно, я буду с ней столько, сколько это необходимо, – баронесса погладила Жаклин по лицу, поправила спутанные светлые локоны. Лицо её, печальное и встревоженное, внезапно стало жёстким, почти злым. – И я убью этого д’Орсана, если он ещё раз полезет к ней!
Почти то же самое сказал и прибывший чуть позже полудня Анри. Рауль повторил ему историю, рассказанную ранее Анжелике, и выслушал ещё больше упрёков. Они разговаривали в другой комнате, поэтому д’Эрбле не стеснялся в выражениях.
– Какого чёрта, граф? Этот заносчивый выскочка... этот самодовольный самовлюблённый болван! И Жаклин, о Боже, Жаклин! Неужели вы, с вашим-то умом, не нашли никакого способа её остановить?
– Остановить Жаклин д’Артаньян? Легче остановить коня на скаку, – попытался отшутиться Рауль, но взор Анри был мрачен и суров.
– Я не верю, что вы не пробовали. Пробовали, но видно, не очень-то старались. Скажите честно, вы ведь сами не считали её поступок неправильным?
– Не считал, – признался Рауль. – Я волновался за неё, это верно, но я не думал, что... Она ведь защищала свою честь! Почему мы, мужчины, можем делать это спокойно, а женщина должна просить о защите кого-то другого? Д’Орсан оскорбил её, она бросила ему вызов и победила в честном бою – за что же её винить? Ведь если бы это я был оскорблён д’Орсаном, сражался с ним и получил ранение – вы не стали бы упрекать меня, верно?
– Стал бы, – вздохнул Анри. – Я упрекал бы вас за неосторожность и неловкость, как и положено всякому другу. К тому же, д’Орсан, думается мне, человек опасный. Он оскорблён до глубины души и не оставит нас в покое.
– Но что он может нам сделать? – Рауль покосился в сторону спальни, где Анжелика слабым голосом призывала Жаклин проснуться. – Насколько мне известно, он не интересуется политикой и не станет призывать на наши головы гнев власть имущих. На дуэль он тоже вряд ли кого-нибудь вызовет после такого позора... Не подсыплет же он кому-нибудь из нас яду и не выстрелит из-за угла?
– Сам – нет, – отрезал Анри, – а вот подослать кого-нибудь вполне может. Так что нам надо держать ухо востро... и чтобы Жаклин побыстрее выздоравливала, – он немного помолчал и продолжил:
– Кстати, почему она не позвала секундантом меня? Быть может, я сумел бы её переубедить... Или дю Валлона, чем чёрт не шутит.
– Дю Валлона нет в городе, – напомнил другу Рауль. – А что до вас... Жаклин призналась, что вы её слишком опекаете. Она боялась, что вы выдадите её секрет, и д’Орсан откажется драться.
Анри сжал зубы, пытаясь справиться с нахлынувшей обидой.
– Вот уж не думал, что моя забота ей так неприятна, – процедил он.
– Не злитесь на Жаклин, – заступился за девушку Рауль. – Её терзала обида, ей хотелось побороть несправедливость. И надо сказать, у неё это получилось.
– Какой ценой... – вздохнул д’Эрбле.
Неожиданная мрачность сына Арамиса передалась Раулю, и к вечеру оба находились в весьма подавленном состоянии. Анжелика, уже успевшая переодеть Жаклин в чистую рубашку и похлопотать над её раной, теперь брызгала водой ей в лицо и хлопала по щекам, не оставляя попыток привести подругу в чувство. Окно, распахнутое настежь почти весь день, было закрыто, потому что прохладный воздух к ночи стал пронизывающе холодным, к тому же усилился ледяной зимний ветер.
Леон дю Валлон явился поздно, когда все уже собирались расходиться. Он вошёл, пошатываясь, и выглядел очень усталым, хотя и не сказать, что очень недовольным. Анжелика кинулась к нему, едва сдерживая слёзы, – за день она успела вымотать себя тревогами и ожиданиями будущего. Леон одной рукой приобнял сестру, другой же снял шляпу с влажными от снега перьями – на ковёр полетели брызги. Сын Портоса кивнул друзьям и, осторожно высвободившись из рук сестры, прошёл в комнату, где лежала Жаклин.