Я поблагодарил ее за такие слова и обещал относиться к ней все так же заботливо.
Здоровье ее крепло со дня на день, можно уже было собираться в путь. Тщетно господин де С *** старался удержать нас и всячески уговаривал, причем дело доходило даже до слез. Теофея собственными устами объявила ему приговор, обязывавший его обуздать свою страсть, но это не помешало тому, что он под предлогом каких-то отцовских поручений отправился вслед за нами до Лиона в почтовой карете, ехавшей непосредственно за нашей берлиной. Когда ему волей-неволей пришлось расстаться с нами, он шепнул мне на ухо, что намерен приехать в Париж, где ему легче будет располагать собою в вопросе о женитьбе, чем находясь под наблюдением отца. Я всегда был убежден, что он, не говоря мне об этом, уже попытался получить согласие семьи и что именно вследствие отказа родителя предложил мне тайный брак.
Долгое время множество дел мешало мне принимать участие во всех помыслах и заботах Теофеи. Я поселил ее у себя, соблюдая уважение, с каким всегда относился к ней, причем предоставил ей в своем доме все права, какими она располагала в Орю.
Друзья мои, узнав, что я приехал в Париж с прекрасной гречанкой, отнеслись к этому по-разному. Они не удовлетворились моим откровенным рассказом о некоторых пережитых ею приключениях, а я неизменно старался скрыть от них те, которые не делали ей чести в ранней юности; когда я расхваливал ее взгляды и поведение, друзья считали, что все это преувеличение влюбленного. Некоторые, ближе познакомившись с нею, в самом деле находили в ней все достоинства, которые я ей приписывал; они были уверены, что я влюблен в, эту молодую особу и только поэтому и привез ее из Турции. Следовательно, как и надо было ожидать, все были убеждены, что мы с ней в самых близких отношениях, и даже то обстоятельство, что я, занятый делами, порою по целых три дня с нею не виделся, не могло разуверить их.
Зато в общественном мнении наблюдалось больше разногласий и странностей. Сначала говорили, что она невольница, купленная мною в Турции, в которую я до того влюбился, что занялся ее воспитанием. Это было недалеко от истины. Но к этому добавляли, — и я сам слышал это в Тюильри от людей, не знавших меня в лицо, — что в нее влюбился также и сам султан, узнавший об ее красоте, и султан будто бы попросил меня уступить ему девушку и это — единственная причина тех осложнений, которые возникли у меня в Константинополе. Но так как лицо Теофеи, хоть и было по-прежнему прекрасно, все же не оправдывало того восхищения, с каким о нем отзывались, то стали поговаривать, будто бы я, желая избавиться от мук ревности, нарочно навел на нее порчу с помощью зелья, составленного по моему приказанию. Другие, наконец, утверждали, будто я похитил ее из сераля и за такую дерзость поплатился своей должностью.
Я пренебрег всеми этими россказнями, ибо выслушивал их совершенно спокойно и сразу же обращал их в шутку. Все мои знакомые не замедлили оценить достоинства Теофеи, и вскоре у нее появилось множество поклонников. Понимая, что ей трудно будет постоянно противиться ухаживаниям блестящей молодежи, я все же счел своей обязанностью предупредить ее о том, как осторожно должна вести себя девушка. Пример графа де М *** убедил меня, что она не останется равнодушной к изящным манерам и привлекательной внешности. В Париже такая опасность возникала повседневно, и, хоть любовь уже не понуждала меня принимать это так близко к сердцу, я все же, ради чести своего дома, обязан был устранять все, что могло вести к распутству.
Теофея выслушала мои советы со свойственной ей кротостью. Она по-прежнему увлекалась чтением, и я замечал в ней даже еще большую охоту к знаниям. В том, что я прежде приписывал лишь стремлению развить ум и сердце, теперь, быть может, сказывалось и тщеславие. Тем временем то ли я был недостаточно проницателен, то ли не разбирался в сущности ее поведения, то ли она ловчее, чем я думал, скрывала свои поступки, но вплоть до приезда господина де С *** я не замечал ничего предосудительного; когда он появился, я стал мучиться подозрениями, которых у меня раньше никак не могло возникнуть.
К несчастью, предметом этих подозрений оказался не он сам. Но, проведя несколько недель в Париже и очень часто бывая в моем доме, где я встречал его весьма радушно, он однажды попросил разрешения переговорить со мною наедине и излился в горьких сетованиях. Целью его путешествия, сказал он, было все то же, о чем он мне поведал в Лионе, но обстоятельства его сильно изменились. Прежде ему надо было только преодолеть холодность возлюбленной, теперь же он оказался одним из многих ретивых ее поклонников, и у него было достаточно оснований предполагать, что не ко всем из них она равнодушна. Его, в частности, приводила в отчаяние благосклонность, с какою она относилась к господину де Р *** и к юному графу де ***, особенно рьяно старавшимся ей понравиться. Она принимала их, в виде исключения, не у меня, и именно это обстоятельство особенно огорчало молодого марсельца; он никак не мог примириться с мыслью, что Теофея выделяет их из числа остальных, ничуть не затрагивающих ее сердца. Но как представить себе, однако, что она влюблена сразу в двоих? Господин де С *** никак не мог постичь эту тайну. Однако, идя вслед за нею в церковь, на прогулки, в театр, он постоянно видел возле нее двоих несносных соперников, и одно лишь радостное выражение лица, появлявшееся у нее при встрече с ними, всегда выдавало ее секрет. Господин де С *** не мог сообщить мне ничего такого, что усилило бы мои подозрения, а просьба, которою сопровождались его жалобы, наоборот, могла только уменьшить их. Он умолял помочь ему разобраться, может ли он на что-нибудь надеяться, или, по крайней мере, воспрепятствовать тому, чтобы его искренние чувства были отвергнуты с явным презрением.
Я обещал не только горячо отстаивать его интересы, но добраться до сущности интриги, о которой до тех пор не имел ни малейшего представления.
Я приставил к Теофее в качестве компаньонки пожилую вдову, возраст которой, казалось бы, должен был защищать ее от бредней, свойственных молодежи. Я считал, что даже если бы я не вполне доверял юной гречанке, то все же могу положиться на пример и наставления этой испытанной компаньонки. Они были неразлучны, я с удовольствием наблюдал, что причиною тут не только мои пожелания, но и связывающая их искренняя дружба. Я сказал гувернантке кое-что о наговорах на Теофею, ибо господин де С *** признался мне, что всегда видит их вместе, а, следовательно, упреки, относящиеся к одной из них, должны относиться и к другой.
Вдова выслушала мои слова с таким невозмутимым видом, что я объяснил муки господина де С *** только ревностью; она даже назвала мне виновника моих тревог.
— Он недоволен тем, что Теофея не отвечает на его чувства, — сказала она. — Он беспрестанно докучает ей своими излияниями и письмами. Мы потешаемся над этой несносной страстью, и жалобы его объясняются не чем иным, как досадой. Что касается прегрешений, которые он нам приписывает, то вы о них знаете, — добавила она, — ибо, предлагая Теофее кое-какие развлечения, я всего лишь следую вашим указаниям.
Она непринужденно рассказала мне, в чем заключаются эти забавы, речь шла об обычных увеселениях почтенных парижан, а если иной раз к участию в них или в других столь же невинных затеях и допускаются двое соперников, то делается это отнюдь не в знак какого-то предпочтения, которым они могли бы так или иначе воспользоваться.