Вместе с тем в III в. и позже политическое насилие в Римской империи осуществлялось прежде всего с помощью холодного оружия. «История Августов» полна рассказами о коварных ударах, о бряцании оружием, о пролитой крови. Правителей в это время могли убивать из-за угла или в открытом бою, но никогда не пытались скрыть сам факт убийства. Возобладал закон силы, императоров провозглашала и низвергала армия. В такой ситуации совершенно исчезла потребность в тайном применении яда. Власть теперь устанавливалась силой, а династическая легитимность (хотя бы искусственная) не имела никакого значения. Тем не менее в соперничестве между крупными фигурами императорского окружения мог по-прежнему применяться яд. Так, в правление Гордиана III (238–244 гг.) при подозрительных обстоятельствах скончался его тесть, префект претория Мизитей. Интересы знатного придворного столкнулись с амбициями будущего преемника императора, Филиппа, который якобы подменил ядовитейшим снадобьем микстуру против дизентерии. Когда Гордиан тоже пал в результате одного из заговоров, империей завладел Филипп.
Яды последних веков Империи
«История» Аммиана Марцеллина, считавшего себя продолжателем Тацита, посвящена в первую очередь военным и политическим событиям. В ней немало сведений о политических отравлениях. Кончины великих и отсутствие детей у их жен порождали слухи. В 356 г. бездетная жена императора Констанция II якобы решила с помощью яда добиться выкидыша у своей свояченицы Елены. Императрица боялась появления ребенка, который мог стать наследником. В 364 г. в Вифинии после восьми месяцев правления умер тридцатитрехлетний Иовиан. Его смерть породила множество предположений, которые Аммиан Марцеллин сравнивал с разговорами, последовавшими за кончиной Сципиона Эмилиана. Историк рассказал также о смерти Валентиниана в 375 г., объяснив ее апоплексическим ударом, но отметив, что умирающего старались показать как можно большему числу людей, чтобы развеять слухи вокруг его кончины. Это весьма показательная предосторожность.
Власти распространяли слухи об угрозах отравления и порчи, дабы получить повод для политических чисток в Риме или в провинции. В 358–359 гг. нотариус Павел предъявил обвинение в оскорблении величества всем тем, на кого поступили доносы в занятиях veneficia (в данном случае это слово понималось как магия). Для того чтобы попасть под каток репрессий, достаточно было, чтобы человека увидели шатающимся возле погребальных мест. В 363 г. префект города Рима Апрониан поставил себе главной целью преследование venefici, число которых соответственно уменьшилось. Он верил, что сам стал жертвой отравления, когда находился в Сирии (т. е. на вредоносном Востоке), и это стоило ему глаза. Апрониан казнил, например, некоего возничего Гиларина на том основании, что тот послал своего сына учиться тайным, запрещенным законом наукам, хотя речь шла об оккультных практиках, а не об умении приготовить яд. Аммиан Марцеллин стремился подчеркнуть неодобрительное отношение в том числе и языческих властей ко всякому наведению порчи и прочим магиям халдеев и математиков, независимо от того, имели ли они отношение к материальным ядам.
В 368–370 гг. разразился скандал, в чем-то напоминающий громкие дела времен республики. Будущий префект Африки Хилон и его жена Максима подали префекту Рима Квинту Клодию Гермогениану Олибрию жалобу на то, что их пытались околдовать. Они выдвигали обвинение против большого числа сенаторов, а также женщин, принадлежавших к высшей знати. Поскольку Олибрий был болен, дело поступило на рассмотрение префекту хлебоснабжения Максимину, который воспользовался им, чтобы устранить многих видных людей. Он добился от императора Валентиниана, чтобы эти преступления были квалифицированы как оскорбление величества, и подверг пытке тех, кого эдикты прежних императоров от нее освобождали. Преследование затронуло важных лиц, например будущего префекта Рима Таррация Баса. Его обвинили как соучастника отравления (или порчи) возницы с целью получения желаемого результата на скачках. Сенаторы Пафий и Корнелий сознались, что «осквернили себя колдовством» и были казнены.
В данном случае инкриминирование veneficium становилось удобным средством для «чистки» политического сообщества, причем средства чрезвычайно эффективного. Отклонить подобное обвинение было нелегко, а римское общество традиционно испытывало отвращение к отравлению и ассоциировало его со всякой мерзкой дьявольщиной и колдовством.