Юлий и как папа, и как человек не раз терпел неудачи. Он был горяч, «настолько горяч, — писал его современник, историк Франческо Гвиччардини, — что обратился бы в прах, если бы не чувство благоговения перед церковью, раздор между князьями и обстоятельства момента», непостоянный, мстительный, плохой организатор, совершенно не разбиравшийся в людях. Хотя Юлий и был знатоком дипломатической тактики, он мало смыслил в долговременной стратегии. Снедаемый суетными страстями, он не стеснялся в выборе средств. Однако определенными качествами понтифик обладал в полной мере. Одно из них — храбрость, другое — неукротимый дух. На обратном пути в Рим, будучи уже в возрасте примерно семидесяти лет, он обдумывал создание новой коалиции во главе с ним самим, куда должны были войти Венеция, Испания, Англия и, если получится, империя. Объединенные силы этого союза заставили бы Францию раз и навсегда уйти с Апеннинского полуострова; и к июлю 1511 года переговоры начались.
Серьезных проблем не возникло. Фердинанд Испанский уже получил все, что мог ожидать от Камбрейской лиги, и не желал допускать дальнейшего усиления позиций Франции в Италии. В Англии зять Фердинанда, Генрих VIII, охотно согласился сковать силы своего соперника на севере, тогда союзники то же самое сделали бы на юге, хотя счел нужным указать папе, когда принимал его предложения, что было бы лучше, если бы их передавал не очевидный двойной агент (рекомендованный, кажется, покойным кардиналом Алидози), регулярно докладывавший обо всех событиях королю Людовику. Венеция, которая во время переговоров упорно (и в целом успешно) боролась за то, чтобы оказать сопротивление французскому наступлению в Венето и Фриули, не могла желать ничего лучшего. Максимилиан, как всегда, колебался; но даже без него новая коалиция обещала стать силой, с которой пришлось бы считаться.
Двойственная позиция императора объясняется, помимо его личных особенностей, перспективой проведения церковного собора в Пизе, который он с королем Людовиком совместно поддерживали. Последний начал уже разочаровываться в этой идее и все меньше оказывал ей поддержку. После двух коротких заседаний царившие в городе раздоры вынудили собор переместиться в Милан. И здесь, хотя он и находился под охраной французов, над ним открыто насмехались, причем так, что местный хронист не решился писать об этом, поскольку, эти насмешки невозможно воспринимать всерьез, а потому не стоит тратить на них чернила.
Тем временем папа, почти что чудесным образом оправившийся от болезни, во время которой уже не рассчитывали на его выздоровление, 4 октября оказался в состоянии объявить о создании Священной лиги и начал подготовку к войне. Однако вскоре он увидел, что король Людовик также имеет в запасе важный козырь: его племянник Гастон де Фуа, герцог Немурский, которому тогда было двадцать два года, уже зарекомендовал себя к тому моменту как выдающийся военачальник своего времени. Храбрый, изобретательный, наделенный фантазией, этот удивительный молодой человек умел мгновенно принимать решения. Удар из Милана в начале февраля 1512 года помешал попыткам папской армии отвоевать Болонью. К несчастью, это убедило жителей Бергамо и Брешии в том, что французская армия слишком далеко, а посему это удобный случай поднять восстание и возобновить соглашение с венецианцами. Они быстро убедились в том, что ошиблись. Совершив ночной и дневной марш в плохую погоду, по дороге разгромив венецианское войско, которое пыталось воспрепятствовать им, в сражении, происшедшем при свете луны в четыре часа утра, герцог Немурский оказался у стен Брешии до того, как ее защитники успели занять свои места. Он и его друг Байярд повели солдат на штурм, сражаясь босыми, чтобы лучше стоять на скользкой, мокрой почве. Брешия была взята приступом, руководителя восстания принародно обезглавили на главной площади, а сам город отдан на пятидневное разграбление, во время которого французские и немецкие солдаты набрасывались на местных жителей, совершая чудовищные по своей жестокости убийства и насилия. Еще три дня потребовалось для того, чтобы убрать с улиц 15 000 трупов. Бергамо поспешно откупился за 60 000 дукатов, чтобы избежать подобной участи, и на этом восстание закончилось.