По возвращении в Москву из ссылки в Астрахань, рассказал Раковский, он написал письмо Троцкому в Копенгаген и получил ответ, в котором Троцкий сумел убедить его в продолжении работы в троцкистской организации, на что он дал согласие.
Раковский показал также о том, как он стал агентом “Интеллидженс сервис”, и о своей поездке по линии Красного Креста в Токио, где он был завербовал японской разведкой. “На вербовку, — заявил он, — я пошел по рекомендации советского полпреда в Японии Юренева и с санкции Пятакова.
Я вернулся из Токио, имея в кармане мандат японского шпиона ... Если Троцкий и раньше выдавал себя за идеологическое течение ... теперь мы стали школой шпионажа, вредительства, государственной измены, террора. Мы превратившись в авангард иностранной агрессии, международного фашизма ...” (СО. С.267-268).
Далее Раковский рассказал о связи Троцкого с “Интеллидженс сервис”. “Вначале было решено сослать Троцкого в Астрахань, но он добился направления в Алма-Ату, поближе к китайской границе. Он рассчитывал на побег. “Мне поможет “Интеллидженс сервис”, — сказал Троцкий. И тут он мне конфиденциально сообщил, что с 1926 года он вошел в преступную связь с “Интеллидженс сервис” через одного из представителей концессии “Лена-Гольдфильдс”. Троцкий тогда был председателем Главконцесскома. Он уже тогда оказал некоторые услуги этой организации и помог консерваторам осуществить разрыв отношений с СССР. Он подсказал “Интеллидженс сервис” удобный вариант на возможность организации налета на Аркос. Он назвал некоторых лондонских троцкистов, работавших там, в том числе Мюллера и Миллера, через которых было обеспечено нахождение в помещении Аркоса специально сфабрикованных документов. Это дало тогда в руки министра внутренних дел Англии Джонстона Хикса повод к тому, чтобы убедить коллег в необходимости разрыва дипломатических отношений между СССР и Англией.
С Троцким я являлся другом и политическим, и личным с 1903 года. Я признаю, что, начиная с 1924 года, являлся изменником советской социалистической родины. Мы — троцкисты вели борьбу за захват власти, ликвидацию социалистического строя и возвращение к капиталистическому строю, и здесь была налицо авантюра, расчет на помощь фашистского агрессора.
Я должен заявить, что сегодня признаю себя полностью виновным. В течение восьми месяцев я запирался, отнекивался ... продолжая жить старой троцкистской контрреволюционной идеологией и тактикой. У меня много раз возникала мысль: правильно ли я поступаю, что отрицаю ... Встало мое прошлое и моя ответственность за помощь агрессорам ... и я заявил следователю, что завтра начну давать полные и исчерпывающие показания” (СО. С.282-283).
Допрос обвиняемого Бухарина занял четыре судебных заседания и был, несомненно, центральной частью процесса. На вопрос председательствующего Ульриха, подтверждает ли он свои показания на предварительном следствии об антисоветской деятельности, Бухарин заявил, что подтверждает их полностью и целиком.
“Я был одним из крупнейших лидеров “правотроцкистского блока” и признаю себя виновным за всю совокупность преступлений, совершенных этой контрреволюционной организацией” (СО. С.331). “Целью ее, — продолжил Бухарин, — была реставрация капитализма в СССР, свержение Советской власти путем насильственного ниспровержения с помощью использования войны, которая прогностически стояла в перспективе, на условиях территориальных уступок Украины, Приморья, Белоруссии в пользу Германии, Японии и отчасти — Англии” (СО. С.332).
Сказав это, Бухарин начал уходить от конкретной ответственности, заявив, что “он занимался проблематикой руководства и идеологической стороной, хотя это не снимает с него ответственности за блок” (СО. С.333). Он встал на путь отрицания показаний Ходжаева относительно указаний с его стороны об активизации вредительства. Ходжаев же подтвердил вновь свои показания об этом.
Началась полемика между Вышинским и Бухариным по вопросу об установках на вредительство и повстанческое движение. Бухарин первое отрицал, второе признавал.
Вышинский. Установка на организацию террористических актов, на убийство руководителей партии и Советского правительства у блока была?
Бухарин. Она была, и я думаю, что эту организацию следует датировать 1932 годом, осенью.
Вышинский. А ваше отношение к убийству Сергея Мироновича Кирова? Это убийство было совершено также с ведома и по указанию “правотроцкистского блока”?
Бухарин. Это мне неизвестно ...
Вышинский (к Рыкову). Что вам известно по поводу убийства С.М.Кирова?
Рыков. Я ни о каком участии правых и правой части блока в убийстве Кирова не знаю.
Вышинский. Я спрашиваю, имел ли “правотроцкистский блок” отношение к убийству Кирова?
Рыков. В отношении правой части к этому убийству у меня никаких сведений нет, и поэтому я до настоящего времени убежден, что убийство Кирова произведено троцкистами вез ведома правых.
Вышинский. Вы были связаны с Енукидзе?
Рыков. С 1933 года.
Вышинский. Он представлял в этом блоке какую часть, троцкистскую или правую?..
Рыков. Должно быть, правую.
Вышинский. Подсудимый Ягода, известно ли вам, что Енукидзе, о котором говорил сейчас Рыков, представлял правую часть блока и имел непосредственное отношение к организации убийства С.М.Кирова?
Ягода. И Рыков, и Бухарин говорят неправду. Рыков и Енукидзе участвовали в заседании центра, где обсуждался вопрос об убийстве Сергея Мироновича Кирова.
Вышинский. Имели ли к этому отношение правые?
Ягода. Прямое, так как блок правотроцкистский.
Вышинский. Имели ли к этому убийству отношение, в частности, Рыков и Бухарин?
Ягода. Прямое.
Вышинский. Имели ли вы к этому убийству отношение как член “правотроцкистского блока”?
Ягода. Имел.
Вышинский. Правду ли говорят сейчас Бухарин и Рыков, что об этом не знали?
Ягода. Этого не может быть, что когда Енукидзе передал мне, что они, то есть “правотроцкистский блок”, решили на совместном заседании вопрос о совершении террористического акта над Кировым, я категорически возражал ... Я заявил, что никаких террористических актов не допущу. Я считал это совершенно ненужным.
Вышинский. И опасным для организации?
Ягода. Конечно ... Тем не менее Енукидзе подтвердил, что на этом заседании Рыков и Енукидзе сначала категорически возражали против совершения теракта, но под давлением остальной части “правотроцкистского блока” ... дали согласие. Так мне говорил Енукидзе.
Вышинский. Вы лично после этого приняли какие-нибудь меры, чтобы убийство Сергея Мироновича Кирова осуществилось?
Ягода. Я дал распоряжение в Ленинград Запорожцу ... Когда был задержан Николаев ... у него в портфеле были револьвер и дневник. И он его освободил.
Вышинский. А вы это одобрили?
Ягода. Я принял это к сведению.
Вышинский. А вы дали потом указание не чинить препятствий тому, чтобы Сергей Миронович Киров был убит?
Ягода. Да, дал ... Я подтверждаю. (СО. С.334-336.).
Затем Бухарина спросили об его отношении к террору, на что он ответил, что “Троцкий настаивал на террористической тактике, а я возражал”. Вновь началась словесная баталия, и в конце концов Вышинский прямо поставил перед Бухариным вопрос: “Были ли вы сторонником террористических актов?” Последовал ответ: “Был ... примерно с 1931 года”. — “Против кого?” — “Против руководителей партии и правительства”, — последовал ответ (СО. С.337).
Вышинский. А в 1918 году вы не были сторонником убийства руководителей нашей партии и правительства?
Бухарин. Не был.
Вышинский. А вы были сторонником ареста Ленина?
Бухарин. ... Было два таких случая, из которых о первом я сказал самому Ленину, а о втором умолчал из конспиративных соображений ...
Вышинский. А о том, чтобы убить Владимира Ильича?
Бухарин. Говорил в первый раз о задержании на 24 часа ...
Вышинский. А если не сдастся Владимир Ильич?