— В чем дело, пацан? Ты думаешь, что я плохой, а? Или, может, ты думаешь плохо о своей матери? Что ж ты тогда за сын, если ты думаешь плохо о матери? Матери священные, как святая мать Мария. Ты плохой пацан, маленький Уилли, ты просто гнилой хорек, вот ты кто.
Говоря это, он тряс мальчика или бил его, пока тот не почувствовал себя совершенно беспомощным, беззащитным и никому не нужным.
А его мать, стоя за Сташевым, улыбалась и шептала: «Нет, не надо, все нормально, он ведь просто маленький ребенок, Вальтер, оставь его».
— Да пусть он оставит меня в покое, — сказал великан. Потом бросил свое занятие и вышел из подвального помещения, где обитали дворник и его семья, и направился в котельную, где спал на кушетке.
Мать Уилли ничего не сказала. Она просто поправила свою одежду, прикоснулась к волосам своими толстыми красными пальцами и пошла на кухню готовить обед.
Уилли ненавидел мать, отца и Вальтера Сташева. Он также ненавидел своих братьев и сестер (некоторые из них были похожи на Вальтера, а некоторые — на Уилли или отца).
Его реальная повседневная жизнь — дома, на улице и в школе — была невыносимой и временами Уилли впадал в состояние, близкое к отчаянью. Если бы у него не было другой жизни, то мальчик, наверное, скоро вообще исчез бы, становясь все меньше и меньше, бледнея, худея, и наконец стал бы невидимым и перестал существовать. И никто бы не обратил на это никакого внимания. Всем было бы наплевать.
Уилли Пейсек открыл для себя другую жизнь в самом нереальном из миров — в мире кино. Он относился к фильмам, которые смотрел по субботам, не так, как к ним относились другие дети. Возвращаясь домой, он не воображал себя ковбоем, гангстером или солдатом, чеканя шаг или идя вразвалку, а то и натягивая поводья воображаемой лошади, скача галопом по тротуарам Бронкса. Нет, он не подражал ведущему артисту утреннего киносеанса, не превращался в высокого, красивого, энергичного мужчину.
Вместо этого каждый фильм оставлял у него чувство любопытства и удивления. Но он ни с кем не говорил об этом. Прежде всего, и говорить-то было, собственно, не с кем, а потом, он бы просто не смог выразить свои чувства словами.
Уилли, единственный среди всех детей, посещавших киносеансы, а, может быть, и единственный среди взрослых зрителей, задавался вопросом: как делаются фильмы? Он понимал, что истории, какие разыгрываются в кино, сочиняются одними людьми для других людей, которых называют актерами. Потом все это показывают на экране в черно-белом изображении. Его интересовало: кто были те люди, которых не показывали на экране? Что нужно делать, чтобы появился тот или другой фильм?
Он взял за правило читать все титры, которые появлялись в начале или конце того или иного фильма. Казалось, за все, из чего состояло кино, отвечали специальные люди: директора, продюсеры, писатели, специалисты по костюмам и гриму, ответственные за декорации, музыканты и композиторы, электрики, столяры. Они все собирались вместе и делали фильмы, которые он смотрел в кинотеатре «Авалон» на Вестсайд в Бронксе.
«Авви», как они его называли, был самым дешевым кинотеатром в районе: детские билеты на утренние сеансы стоили всего одиннадцать центов, а билеты на дневные сеансы — пятнадцать. Фильмы сменялись два раза в неделю. Сначала их показывали в кинотеатрах на Манхэттене, потом в красивом кинотеатре «Парадиз» в Гранд-Конкорс, потом в «РКО» на Фордхэм-роуд, потом в «Валентайн», который находился на другой стороне улицы, и только после этого новые фильмы показывали в «Авви». Уилли интересовали даже мультфильмы. Нет, не то, что в них происходило — кому-то дали по голове, кого-то преследуют, взрывают, на кого-то наезжает автомобиль, кого-то переезжают на поезде, а кто-то спасается и мстит своим обидчикам. Его не интересовала и техническая сторона, так как он понимал, что все эффекты достигаются путем создания серий рисунков. Уилли был заинтригован тем, что где-то собираются какие-то люди и создают все это. Делают фильмы и мультфильмы из ничего.
Уилли Пейсек не мог бы сказать, что все это для него значит и почему все это интригует его до такой степени, что его начинает трясти от нервной лихорадки. Он не мог понять, какое значение все это могло играть в его жизни. Но понимал одно: как только он входил в грязный, вонючий, шумный, переполненный детьми кинотеатр, все остальное в жизни переставало для него существовать. Все, что происходило на экране — все действия, истории, которые там рассказывались, актеры, играющие в фильмах, люди, создававшие фильм, — все это вызывало в нем самое радостное из чувств: надежду. Всю неделю он жил только тем, что в субботу посмотрит новую картину.