Работа? Работы здесь была уйма, — капитальный ремонт насосов, набивка сальников, осмотр и проверка прокладок, ремонт лебедок перед швартовкой в Нью-Йорке.
Сам главмех был хорошим работником и порядочным человеком. Свои машины он любил, как мать любит своего первенца. Как-то днем я сидел на вентиляционной решетке, дожидаясь начала вахты. По небу неслись легкие штормовые облака, начинал накрапывать дождь, предвестник сильного ливня. Я сидел и читал, укрывшись под навесом вентилятора. Неожиданно на плечо мне опустилась тяжелая рука, и раскатистый голос произнес с шотландским акцентом:
— Эй, парень, я все думал, куда ты деваешь свободное время. Что это? Вестерны? Секс?
Я с улыбкой подал ему книгу.
— Судовые двигатели, — сказал я, — представляют для меня больший интерес, чем вестерны или секс!
Прежде чем вернуть мне книгу, он перелистал ее и одобрительно хмыкнул. — Молодец, парень, — сказал он. — Мы еще сделаем из тебя механика, и скоро ты сам станешь главмехом, если не сменишь профессию. — И он приветливо кивнул мне, сунув старенькую, потрескавшуюся трубку в рот: — Можешь принимать вахту, парень.
Однажды на корабле грянула всеобщая суматоха.
— Капитанская проверка, третий, — шепнул второй механик. — Он совсем выжил из ума, все воображает, будто он на лайнере, и инспектирует все судно — каюты и все такое — каждый рейс.
Я стоял у койки, когда в каюту вошел капитан в сопровождении первого помощника и старшего стюарда.
— Гм, — буркнул Великий Человек, — окидывая пренебрежительным взглядом помещение. — Ни одного плакатика с красотками? — сказал он. — А я-то думал, что все американцы поведены на стройных ножках! — Он глянул на мои книги по судовой механике, и рот его скривился в циничной улыбке. — А может, под технической обложкой прячется какой-нибудь романчик? — спросил он.
Я молча шагнул вперед и стал открывать перед ним взятые наугад книги. Капитан провел пальцем там и здесь, — по поручню, под койкой, по выступу над дверью. Глядя на свои оставшиеся чистыми пальцы, он разочарованно кивнул и величественно выплыл из каюты. Второй понимающе ухмыльнулся:
— На этот раз вы его достали, а ведь он порядочный придира!..
В воздухе повисло напряженное ожидание. Моряки доставали свою гражданскую одежду, приводили себя в порядок, прикидывали, как пронести через таможню свои вещи. Люди заговорили о семьях, о своих подружках. Все языки развязались, отбросив всякие ограничения. Скоро уже они сойдут на берег и пойдут к друзьям, к любимым. Только мне одному некуда было идти и не о ком поговорить. Лишь я один сойду на берег в Нью-Йорке как чужак, без знакомых, без друзей.
На горизонте встали высокие небоскребы Манхэттена, блестя на солнце, умытые недавней грозой. Отдельные окна отражали солнечные лучи, окрасив их червонным золотом. Статуя Свободы — как я заметил, стоящая спиной к Америке — выросла из моря прямо перед нами. «Средний вперед», — звякнул телеграф. Судно замедлило ход, и невысокая носовая волна стала понемногу гаснуть. «Стоп», — скомандовал телеграф, как только мы коснулись причала. Отданы и приняты швартовы, и снова корабль оказался привязанным к земле. «Машинам работу закончить», — сказал телеграф. Пар со стонами и шипением умолк в трубах. Гигантские поршни замерли, и судно тихо закачалось на швартовах, слегка потревоженное волной от проходящих мимо кораблей. Мы занялись открыванием вентилей, запуском вспомогательного оборудования, подъемных механизмов и лебедок.
Палубная команда суетилась наверху, отдраивая крышки люков, стаскивая брезентовые чехлы, открывая трюмы. На борт поднялись представители пароходной компании в сопровождении стивидоров. Вскоре судно превратилось в сумасшедший дом, наполненный громовыми голосами, ревущими команды. Лязгали и пыхтели портовые краны, повсюду слышались тяжелые шаги. Заместитель портового врача углубился в списки экипажа. На борт поднялась полиция и забрала несчастного «зайца», о котором мы и не подозревали у себя в машинном отделении. Беднягу увели в наручниках под конвоем двоих дюжих по лицейских к поджидавшей неподалеку машине и безжалостно швырнули внутрь.
Мы встали в очередь, получили свое жалованье, поставили подписи и пошли получать трудовые книжки. Главмех написал в моей: «Проявил большую преданность делу. Знающий и квалифицированный работник. В любое время буду рад работать с ним в одном экипаже». Как жаль, подумал я, что от всего этого придется отказаться, что я не смогу продолжать заниматься этой чудесной работой.