Моя жёнушка уже округлилась, её животик стал таким красивым и так ей шел, что я готов был вообще не выпускать её из нашей постели. Беременность нисколько не повлияла ни на её красоту, ни на страстность, наоборот её тело стало ещё отзывчивее, а ласки нежнее.
Мы много разговаривали о различиях и сходствах наших миров и вот однажды вечером, когда няни уже увели сына спать, а мы устроились на нашем любимом диванчике послушать шум прилива, Сольвейг сказала мне: "Ольгерд, в твоём мире существуют некоторые явления, которые в моём прежнем мире считаются неправильными, а здесь, вроде бы, нормальными и мне надо знать точно, чтобы не попасть впросак, у нас же скоро родится ещё один сынок. Я знаю, что мужчины здесь могут быть в нежных отношениях с женщинами, но иногда играть с мужчинами и их никто не считает изысканными, как это объяснить?" Я озадачился: "А в твоём мире по-другому?" "Такое встречается, - сказала она, - но это считается странным и не совсем нормальным, а ещё скажи мне, почему братья у вас часто имеют нежные отношения с одной женщиной?" Я задумался, потом ответил, что нежные игры между мужчинами случаются и это нормально и нежные отношения втроём тоже дело обычное и для братьев, и для не братьев, особенно в среде аристократов, а вот любовные отношения между братьями и одной женщиной всё-таки являются принадлежностью эльфов. Она кивнула: "Я знаю. А у вас с Алексом ведь тоже были нежные отношения с одной женщиной". "Понимаешь, детка, - сказал я ей, - с одной стороны это особый вид удовольствия тела, но для нас с Алексом это ещё и нечто большее, - помолчав, продолжил: - Мы всегда были с ним вдвоём, отец был вечно занят - мы его понимали. У нас не было сестры и по существу, не было матери. Наша мать, едва родив Алекса, удалилась в своё поместье, а для того чтобы зачать меня понадобился прямой приказ короля. После того, как родился я, она и вовсе посвятила себя богине. Так что у нас с братом, были только мы и только мы сами могли дарить друг другу любовь и привязанность. Когда настало время познания женщин, мы поняли, что когда мы проникаем в одну женщину, через неё мы получаем какое-то чувство единения и близости". Сольвейг вздохнула и притянула меня к себе: "Мой маленький, брошенный ребенок", - и поцеловала так сладко, что мы опять окунулись в шёпот волн, нежные проникновения и страстные стоны. Но потом я долго раздумывал, почему она так сказала и, выбрав момент, спросил её об этом. Она улыбнулась: "Знаешь, Ольгерд, мне кажется, что вам с Алексом просто нужно подтверждение, что вас любят, и не кто-то другой, а именно брат. В моем мире считают, что ребенок недолюбленый, недоласканый матерью в детстве всегда будет искать такое подтверждение у самого близкого человека, а вы с Алексом и есть самые близкие друг другу - у вас одна кровь и одна суть, просто форму подтверждения вы выбрали какую-то странную".
Возвратившись с отдыха, мы с братом снова занялись неотложной работой, но огромная махина, затеянного нами дела, уже начала сдвигаться с места и нам стало немного легче. И даже нашлось время, чтобы пересказать ему этот мой разговор с Сольвейг. Брат почесал голову и сказал: "Ну, наверное, она права и мы действительно ищем подтверждение привязанности, а что до формы, так почему бы и нет?" - и мы дружно фыркнули. Действительно, почему бы и нет?
Время летело, как птица, и скоро наступил момент, когда моему второму сыну пришло время, прийти в мир. День его рождения стал для меня, одновременно, и самым страшным, и самым радостным днём в жизни. Я боялся за мою детку так, как не боялся никогда и ничего, но акушеры расстарались - мой сынок родился быстро, хотя и оказался довольно крупным. Я с радостью уступил Сольвейг право поименования нашего второго ребенка. Она назвала его Игорем.
Как жаль, что так быстро пролетает то время, когда твои дети зависят только от тебя. Они уходят в больший мир, сначала маленькими, робкими шажочками, а потом всё быстрее и увереннее. Я изо всех сил старалась сохранить нашу связь с мальчиками и их доверие. Их бесконечные "почему", бывало, просто ставили меня в тупик, как и всякую маму в любом мире, но я всегда стремилась отвечать на их вопросы честно и настолько полно, на сколько мне удавалось. Понятия не имею, как здесь учителя рассказывают детям, откуда дует ветер или почему идёт дождь - я отвечала так, как меня учили в школе, то есть с точки зрения законов природы, не задумываясь, противоречат ли эти знания общепринятому мнению.
Наши секретики, наши игры, сказки и песенки - это была наша маленькая страна, где песенки ещё из советских мультиков и рисованные мною, на их основе, истории в картинках были самым чудесным чудом для моих детей, а обычные русские сказки, вроде "Морозко" или "Марья-Искусница" открывали двери детской фантазии. Были и курьезы, например, когда я рассказала им сказку "Иван Царевич и серый волк", мои дети были убеждены, что серый волк, это оборотень, который почему-то не захотел показать принцу Ване свою человеческую ипостась - и смех, и грех, на самом деле. А уж сказку "Белоснежка и семь гномов" мальчишки вообще считали правдивой историей про свою маму, деда Грома и его шестерых братьев. Маленького принца Экзюпери слушала вся моя семья, у мальчишек глаза были на мокром месте, и от рёва в голос их удерживало только присутствие отца, который решил сделать педагогический вывод из этой сказки, знаете какой? Держитесь - Ольгерд сказал: "Сыновья, эта грустная легенда говорит только об одном - вам несказанно повезло - вы не одни в мире, у вас есть брат. Вы должны ценить его, любить и дорожить им". Нестандартненько, так получилось, ага. Особенно смешно было это не просто слышать, но и наблюдать - представьте себе картинку: здоровенный беловолосый мужик произносит такую вот речь, а откуда-то снизу (где-то из района на уровне бедер один и чуть выше колен - другой), на него, задрав белую и каштановую головенки, смотрят с обожанием две пары фиолетовых глаз. Потом, та пара глаз, что пониже пропищала: "Ещё у нас есть мамочка, - немного подумала и продолжила, - и папочка, и Анжела". А та пара, что повыше солидно закончила: "И Алекс, и Эрика, и дед Гром, - потом вздохнула и грустно завершила, - а вот лиса нет". Вариант заржать и убежать был бы не правильным, поэтому пришлось вмешиваться и спасать своего испуганного верзилу.