То же самое случилось и с Ричардом. Воспоминания о детстве у принца были болезненными и страшными. Мать он не знал и лишь иногда, просыпаясь по ночам в слезах, видел у своей кровати чудесное видение, прекрасную богиню с огромными синими глазами, с грустью и болью смотрящими на него. Она гладила его по голове мягкой, теплой ладонью и шептала: "Держись, малыш. Ты сильный и умный, я люблю тебя, мое маленькое чудо". Он ждал эти ночи, как избавление, как мечту.
Молодой Энчир был равнодушен к младшему брату и почти не замечал его, зато Паул отыгрывался за двоих. Постоянные тычки и затрещины были мелочью по сравнению с унижением и издевательством, которым он подвергался ежедневно. Ричарду не к кому было прижаться, чтобы выплакать свою боль или пожаловаться. Все, к чему он мог привязаться, было безжалостно отобрано, растоптано или убито. Даже маленький котенок, родившийся в дворцовом парке, единственный друг маленького принца, был зверски убит Паулом у него на глазах.
Отец, холеный старикашка, лелеял старшего сына и обожал среднего, потакая всем его желаниям. Ричарду же доставались отеческие оплеухи да ненависть, горящая в черных как уголь глазах старого Дангура, от которой мальчика бросало в дрожь. Каждый день в жизни принца рождал лишь новые раны на теле и в душе. Ночью малыша мучили кошмары. В итоге он стал ненавидеть лучи солнца, будившие его по утрам, потому что, они возвещали о наступлении нового дня, а значит и новой боли.
К пяти годам он превратился в замкнутого ребенка, который не имел представления о жизни вне жутких стен отцовского замка. Он познал боль, одиночество, голод, отчаянье, не знал, отчего люди смеются и зачем много разговаривают, и понял, что в жизни нужно надеяться лишь на себя. И все-таки, как ни старались отец и братья, наставники и советники внушить младшему наследнику основы своей морали, Ричард так и не принял правила жестоких игр. Его душа и сердце противились жестокости и насилию и стойко отвергали звериные законы бытия. И этим он особенно выводил из себя и Дангура и Паула.
В пылу науки о насилии Паул сломал мальчику руку, а отец лишил обеда и ужина и добавил плетей за то, что Ричард не пожаловался на брата, не ответил какой-нибудь пакостью.
Мальчик неделю метался в бреду, ожидая, что богиня заберет его к себе, но вместо нее пришли какие-то тени с человеческими глазами. Они ласково баюкали его, укутывая в одеяло. Больше он ничего не помнил.
Очнулся Ричард в раю. Не было отцовского дворца, не было братьев, слуг в черной ливрее, да и страха тоже не было.
Это удивительное место населяли удивительные люди, добрые и веселые. Они радовались каждому его жесту, взгляду, постоянно пичкали изумительными яствами, о существовании которых мальчик и не подозревал. Каждое блюдо он запоминал, смакуя название — хаструма, круассан, амброзия, виджика.
Странные люди пели ему песни, читали неправдоподобные истории, называемые сказками, купали его, гладили по голове на ночь и никогда не ругали и не били, даже если он разбил чашку или пролил на стол суп.
В шесть лет принц понял, что место, где он живет, не рай и не сон, а реальность, которая не исчезнет, как и все, что его населяет. Даже если сильно зажмуриться, даже если заснуть, все равно его любимое шелковое одеяльце с розовыми лошадками, пушистый щенок Барбадос, хрустящая сладкая булочка с теплым молоком, книжки с веселыми картинками, мохнатый игрушечный лев, розовые кусты, красивые, залитые солнечным светом комнаты с мягкими, бархатными портьерами, милые его сердцу безделушки, а также приветливые лица, тепло и покой в душе — останутся с ним.
С тех пор Мифен стал его домом, а жители семьей. Ричард научился здесь говорить и смеяться, считать и писать, вести себя, как подобает принцу крови, владеть любым видом оружия, плавать, мечтать, различать звезды, видеть скрытые вещи, вести дискуссии, достойно отвечать противнику и уважать окружающих и еще много чему. Но ответа на мучающие его с детства вопросы, он так и не получил: почему отец и братья не любили его? Где его мать?.. и как долго можно быть счастливым?
Как никогда Ричард хотел знать ответы.
В тот вечер ребята впервые за месяц собрались все вместе. Коста поссорился с Карой, Пит расстался с Гильдой, Крис отлеживался после тесного общения с поклонниками Селены, залечивая душевные и телесные раны, Мел зашел в тупик в своем выборе между Тиной и Дорой. Ричард же тщетно искал ответы на свои детские вопросы.
— Почему бы нам не сходить к Астаре, говорят, она ясновидящая, — предложил сидящий на подоконнике Мел.
— С ума сошел, — оторвался от учебников Коста. — Она живет на том краю леса, часа четыре идти.
— Автоплан возьмем, дел-то.
— Ага, а ключи ты из воздуха материализуешь, как великий маг и чародей? — усмехнулся Пит.
— Можно взять лошадей, — приподнялся с постели Крис, — старый Миц ложится рано, а Ферон возражать не станет.
— Тебе-то зачем гадать, неужели логика отказала? Тогда Астара не поможет, свои проблемы нужно решать самому, — подал голос Ричард.
— Не скажи, — покачал головой Мел, — сила ее велика, она может подсказать выход из любой ситуации. К ней многие едут гадать, советоваться. Все, что она говорит, сбывается, а говорит она только правду. Медок почитает ее как великую ведунью и учителя. Мы сможем узнать будущее, получить ответы на свои вопросы.
— Но прийти к ней можно лишь раз, — вставил Крис.
— Почему? — удивились ребята.
— Говорят, счастье потеряешь, — равнодушно пожал он плечами и встал с постели, — не знаю, как вам, а мне все равно… Я еду.
— Случилось, что-то более серьезное, чем твой сломанный нос? — удивился Ричард.
— С чего ты взял?
— У тебя аналитический склад ума, любовь и взаимопонимание с логикой и дедукцией — гадалка тебе не нужна.
— И все-таки я еду. С логикой у меня сейчас никак, а дедукция отдыхает. Кто-нибудь со мной? — спросил Крис, обводя притихших друзей взглядом. Каждый серьезно кивнул в ответ. — В таком случае нужно либо идти пешком, либо брать лошадей в деревне, одних в ночное нас не пустят, — заявил Ричард.
На лошадях, взятых в деревне, они добрались до домика Астары за два часа. Крис безошибочно указывал дорогу. Его информированность и на этот раз оказала неоценимую услугу, помогла не заблудиться в густом огромном лесу.
Вергульское урочище простиралось на сотню тегов и состояло в основном из диких гуаров.
Эти исполинские деревья жили по 300–400 лет, уже к 15 годам достигая до 10 бегов высоты и не меньше полутора в диаметре ствола. Их корни, как змеи, вились и дыбились иногда до 20 бегов в стороны от хозяина, а сумрак и влажность, царившие в лесу из-за их густой кроны, плохо пропускавшей свет, превращали поход в этот лес в весьма опасное мероприятие, чреватое, если не заблудиться навеки в дебрях и заснуть одурманенным пряным запахом гуаровых плодов, то сломать шею, запнувшись в темноте о корни деревьев.
Астара жила на опушке, у самого подножья горы. Аккуратный белый двухэтажный домик, утопающий в цветах, был окружен низеньким редким забором. Солнце уже наполовину скрылось за вершиной горы, отдавая свою власть в руки вечерних сумерек. Друзья привязали коней к последним гуарам перед домиком и несмело шагнули в сад.
Двери вдруг распахнулись, и на пороге появилась хозяйка. Ребята застыли, не решаясь продолжить путь, и переглянулись. Им стало отчего-то не по себе, хоть внешний вид Астары и не внушал опасения — ни на колдунью, ни на великого мага она явно не тянула. Миниатюрная женщина неопределенного возраста, элегантная и подтянутая, с приятным молодым лицом и черными с проседью волосами, уложенными короной вокруг головы, вот только глаза… Такие глаза могли принадлежать лишь человеку с огромным жизненным опытом — мудрые, спокойные и проницательные, они, казалось, просвечивали каждого на сквозь.
— Добрый вечер, молодцы. Заходите, раз пришли, — раздался ее вкрадчивый голос.
Парни, переглядываясь, нерешительно последовали за хозяйкой в дом, ожидая увидеть как минимум пару зомби и скалязий в холле, но ничего подобного не обнаружили. Внутри было чистенько и уютно: ни тебе призраков под потолком, ни пучков трав, развешанных по углам. Четыре двери, огромный диван и лестница наверх, по ней они и поднялись, разглядывая по дороге настенные фотографии и панно.