Выбрать главу

Вот и под Нефедьевом присутствие комдива вселило в бойцов уверенность, влило новые силы, воодушевило их. Наступила минута, когда батальон Романова рванулся в атаку. От избы к избе покатился вал жаркой схватки. Утром 3 декабря Нефедьево снова полностью перешло в наши руки, были вызволены с колокольни селения Козино командир полка Суханов, его адъютант и радист.

Фронтовая дорога вновь привела меня в дивизию в канун наступления. Генерал Белобородов был по-прежнему в форме полковники — четыре шпалы на петлицах. Он так и не выкроил времени, чтобы съездить куда-то в армейские тылы на примерку, облачиться в генеральскую форму.

9- я гвардейская дивизия перешла в наступление в ночь на 8 декабря. Мороз достигал 25–28 градусов. Накануне прошли обильные снегопады, метели. Все это весьма кстати, потому что немецкие танки и цуг-машины уже не могли двигаться напрямик по полям, как в середине ноября.

С начала наступления Белобородов, Бронников, начальник штаба Федюнькин и его правая рука штабист Витевский, командир 131-го полка Докучаев, богатырского роста, самый пожилой из полковых командиров, — все выглядели помолодевшими, все заново учились улыбаться, шутить.

Белобородов кричал в трубку полевого телефона, прижимая ладонь к уху, чтобы не заглушала канонада, поднимая при этом правую руку так, словно требовал, чтобы воюющие прекратили шум и грохот, — что за безобразие, на самом деле, не дают поговорить с хорошим человеком!

— Что? Не слышишь? — Комдив раскатисто засмеялся и подмигнул Бронникову, стоявшему рядом. — Когда тебя хвалю, всегда слышишь отлично. А когда ругаю, сразу глохнешь. Город пора брать, говорю. Что же тут непонятного? Не теряя времени, возьми город. Теперь понятно?…

На проводе был командир 258-го полка Суханов, а речь шла о наступлении на Истру. Бронников не преминул мне сообщить, что текстильная фабрика в Дедовске уже возобновила работу, сотканы первые метры ткани; на днях к комдиву приезжали на командный пункт рабочие и благодарили за спасение фабрики.

Просто удивительно, сколько разнообразных забот и хлопот, так сказать — второго эшелона, не связанных непосредственно с боевыми действиями, обрушивается на комдива в редкие минуты затишья. На родном Дальнем Востоке, откуда дивизия 14 октября отбыла на фронт, земляки устраивают выставку, посвященную дивизии. Комдив распорядился — отправить для этой выставки добытые трофеи. Красноармеец Мейер написал слова для песни «Девятая гвардейская», а композитор Дунаевский сочиняет музыку.

— Обязательно выучу наизусть, — обещает Белобородов. — А как же? Наша песня!

Но утром 11 декабря в отбитой у противника Истре звучала совсем другая музыка. Бойцы не маршировали, а ползли по-пластунски, перебегали от укрытия к укрытию под аккомпанемент разрывов и посвист пуль. Фашистов выбили из городка, однако они пытались остановить наступательный порыв бойцов и закрепились за рекой. Западный берег господствовал над местностью. Там на холмах, поросших густым лесом, прятались вражеские наблюдатели, там скрывались их минометы, пушки, пулеметы. А перед лесистыми холмами простиралось открытое снежное поле.

Русло реки было сковано льдом. Вчерашние воронки уже затянуло тонким молодым ледком, а сегодняшние дымились, как проруби.

Донесся зловещий гул, и все увидели, как поверх льда пошла вода. Она затопила воронки, свежие и старые. Бурное декабрьское половодье леденило все — и кровь в жилах тоже. Это противник выше по течению взорвал плотину Истринского водохранилища.

В те минуты кто-то помянул недобрым словом минеров, которые не успели взорвать эту самую плотину полмесяца назад, когда фашисты теснили нас на восток. Вражеские танки прошли тогда по целехонькой дамбе и устремились вдоль восточного берега реки к югу, к городу Истре, подавляя очаги сопротивления укрепленного района, угрожая дивизии окружением. Один из батальонов дивизии еще дрался на западном берегу. Командарм отдал Белобородову приказ отойти, но связной с этим приказом был убит, и дивизия в полуокружении, с оголенными флангами, удерживала Истру, пока батальон из полка Коновалова не переправился через реку.

То было до ледостава, а сейчас при двадцатипятиградусном морозе белели гребешки волн — то ли пена это, то ли пороша, подмытая и унесенная водой.

Вода быстро прибывала, и шла зимняя река с таким напором, словно течение накапливало силу все долгие годы своего заточения за плотиной. Глубина потока достигала двух-трех метров. Облако пара, послушное всем поворотам реки, ее излучинам, подымалось над течением, пар смешивался с дымом. Каждый разрыв мины, снаряда рождал свою маленькую снежную метель. Не успеет снег опасть, и вот уже новый разрыв взметнет черный снег, пропахший порохом и горелой землей.

Ни одной, даже утлой лодки, ни одного понтона не подтащили к заснеженному берегу вечером, ночью и за весь следующий день — 12 декабря. Можно ли было поставить это в вину саперам дивизии? Кто мог вообразить, что в берегах, окованных льдом, неожиданно возникнет водная преграда?

Скверно, что вода стала затапливать подходившие к реке овражки, лощинки, а ведь эти низинные места, хоть и намело туда снегу выше пояса, были самыми удобными, скрытыми подходами к реке. Бойцы, спасаясь от внезапного наводнения, поневоле поднимались на высотки, карабкались на оледеневшие взгорки и бугры (бойцы, по дальневосточной привычке, называли их сопками) — им вода не угрожала. Но сухие сопки, увы, просматривались и простреливались противником. Лишь за монастырской стеной, высотой в четыре сажени, было менее опасно.

Бойцы из роты Кочергина пытались перейти вброд — куда там! Дно реки превратилось в ледяной каток, и каждая свежая воронка, выдолбленная снарядом во льду и залитая теперь водой, стала невидимой и смертельной западней.

А герои, которые все-таки форсировали Истру, не смогли удержаться на том берегу — их отбросили назад. Тогда комдив поставил эту боевую задачу перед романовцами — так в дивизии называли бойцов первого батальона 258-го стрелкового полка; батальоном командовал Иван Никанорович Романов.

Ночь напролет комдив просидел над картой, у полевого телефона. Он координировал действия артиллеристов, саперов и всех, кто обеспечивал операцию. В этой операции была та обдуманная дерзость, тот расчетливый азарт, какие были в высшей степени свойственны старому комдиву и молодому генералу Белобородову.

Он ждал и никак не мог дождаться условных ракет с того берега. Не было еще в его фронтовой жизни сигнала, которого он ждал бы с такой острой тревогой и с таким скрытым возбуждением; они всегда больше, когда комдив не испытывает тех же самых опасностей и невзгод, как его бойцы и командиры.

Ночь напролет не затихал бой. Нелегко дались дальневосточникам эти 250 метров пути через оледеневшее русло реки и оледеневший берег. Тем больше обрадовали долгожданные ракеты — белая и красная — с того берега, тем больше обрадовало первое благоприятное донесение, полученное от Романова.

— Держитесь, браточки, держитесь, земляки! Ай да Иван Никанорович, геройская душа!..

И в самом конце войны, после штурма Кенигсберга, командующий 43-й армией Афанасий Павлантьевич Белобородов вспоминал тот трагический декабрьский паводок на Истре. Да, множество рек — русских, белорусских, украинских, литовских и немецких, — множество речек и речушек, о которых умалчивают карты крупного масштаба, довелось за годы войны форсировать гвардейцам Белобородова. Но ни одна переправа не может сравниться с мучительной и кровопролитной переправой через Истру, проводившейся под командованием геройского комбата Романова, который, кстати сказать, после войны стал почетным гражданином города Истры.

И ранним утром 13 декабря комдив, комиссар, штабист А. Витевский, военврач Ф. Бойко, комсомольский вожак Г. Сорокин, начальник связи дивизии майор В. Герасимов, начальник инженерной службы майор Н. Волков не уходили с берега. Белобородов вникал во все мелочи, связанные с организацией переправы, под его присмотром саперы сколотили первый плот из спиленных телеграфных столбов. Бревенчатый настил залили водой, лед накрепко схватил связанные бревна; на скользкий настил легче вкатить пушку. А как нужны были пушки на том берегу для стрельбы прямой наводкой!