"Доклад придется писать по минутам. "Три двадцать одна". Отлично. Вилли обязательно придерется к круглой цифре".
По затылку пронесся легкий холодок: "Какой еще Вилли?"
Павел уставился на приборную панель. Он точно помнил, что никакой фотографии и тем более запрятанного в пластик маршрутного листа перед вылетом не было.
От волнения рука дрогнула, самолет клюнул носом и тут же выправился. Однако, как показалось Говорову, совершенно без его воли. И тут же пронеслись в мозгу недовольные мысли: "Пауль, старина, не стоило тебе вчера столько пить. Французский коньяк плохой помощник".
Говоров с ужасом уставился на свою руку, сжимающую ручку управления. Поразило все. И тонкая кожа лайковой перчатки, и кусочек белоснежной сорочки, выглядывающей из-под застегнутого комбинезона, но вовсе убил выпуклый, рельефный орел на торчащей в прорези манжеты запонке. Павел крутанул головой, чувствуя кожей гладкий шелк небрежно повязанного кашне. И уперся взглядом в стекло, отразившее его лицо. Хотя, какой там «его»? Совершенно незнакомое, с курносым задиристым профилем и клочком русых волос, торчащих из-под шлемофона.
Паника достигла предела, когда вновь скользнули в голове чужие, непостижимо понятные, но чужие, произнесенные на немецком, слова: "Слетал удачно, завтра выходной… Однако, к чему спешить, еще нужно сесть…"
"Стоп… — Паша попытался зажмуриться, чтобы стряхнуть наваждение. Черта с два. Чужая воля легко сломала невольное желание. И снова короткие рубленые фразы, комментирующие порыв: — Спать будем после…"
Понимание, что он медленно, но бесповоротно сходит с ума, лишило последних сил…
"Все, все чужое… Где я?" — не то что крик, даже шепот не вырвался из плотно сжатых губ.
И уже на пороге сумрака забытья прозвучали чьи-то едва различимые слова: "Крепись, Паша, крепись. Медальон… В кармане. Выбрось… иначе — все…"
Странно, голос, как спасительный круг, удержал, выдернул в реальность. Невозможную, дикую, но он дал тонкую нить к возвращению в свое «я». "Медальон…", — вспыхнуло изображение змеи, свернувшейся в клубок.
Потянулся к нагрудному карману. Рука даже не шелохнулась. Только слабое шевеление пальцев выдало попытку.
Неведомый Пауль дернул плечом, оторвал ладонь от ручки управления и потряс занемевшей ладонью: "Клинит, не дело. Нужно сходить к Фогелю. После ранения прихватывает", — пронеслось слабым облачком легкое раздражение.
Пробовать вновь Говоров не рискнул. Бессмысленно. Вновь накатила волна пустоты… И опять вынырнул на самом краю бездны… — Третий ковш… Вспомни… — слабый, похожий на стон, голос.
Волна пронеслась по телу. Кольнуло в оживающие руки, озарило понимание. Чужую волю отбросило на самое дно сознания…
Руль от себя, педаль в пол. Истребитель клюнул носом и сорвался в крутой штопор.
Истошно взвыл чужой голос, вызывая базу: — Падаю, машина не управляема… Падаю, — кричал немец.
— Пауль, прыгай… — донеслось из прижатой к виску гарнитуры.
Но все это Павел слышал, словно далекий и случайный фон. Прижал руку к груди, пытаясь залезть в карман, пошевелил в поиске медальона, но тут тело, повисшее на ремнях вниз головой, в очередной раз тряхнуло, и с шеи пилота, прямо в ладонь, вывалился тяжелый кружок, висящий на цепочке. Рывок, и толстые звенья не выдержали. Зажал талисман с болтающимися концами цепочки в кулаке. Беспорядочно кувыркающийся самолет в очередной раз крутанулся вокруг своей оси. Пилот дернулся, норовя отстегнуть ремни и одновременно хватаясь за рычаг аварийного открывания кабины.
"Не успеть", — Павел в отчаянии ударил головой о приборную доску. Взрыв сотен искр, и в тот же миг рука разжалась, кулон улетел в угол кабины.
И скользнула вслед за талисманом невидимая змея, сдавливающая своими кольцами тело. Голова начала проясняться. Однако падение продолжалось.
Обожгло понимание: "Еще чуть-чуть, и будет поздно…" Помог случай. Потянул ручку, отработал рулями и дал полные обороты… Самолет вырвался из штопора у самой земли. Дикая перегрузка вдавила в кресло, мелькнули верхушки заснеженных елей. А через миг прямо по курсу показалась бетонная нитка посадочной полосы аэродрома. Приземлился удачно, погасил скорость и замер, ткнувшись головой в приборную доску. Кровь из разбитого лица тихонько капала на пол кабины. Несколько секунд тишины, и вот уже по крылу затопали тяжелые шаги. Сильные руки вытянули летчика из машины.
Павел лежал на заснеженной бетонке и смотрел на плотные облака, ползущие по небу. Голова словно вытряхнутый почтовый ящик. Ни мыслей, ни желаний. Только гулкие удары сердца, и стук крови в висках. Приходить в себя начал только, когда начали укладывать в подоспевшую полуторку с красными крестами на фанерных бортах фургона.