Если бы такая дерзкая штурмовка была бы спланирована с учетом незаурядных возможностей летчика, спланирована и санкционирована высшим командованием, то подобный вылет был бы оценен как подвиг. Это и был подвиг. Но сделано это было самовольно, с грубым нарушением всех установленных в армии порядков. История эта стала известна командующему авиацией фронта генерал-майору авиации Кондратюку. По некоторым сведениям, реакция командующего ничего хорошего для Завражнова не предвещала.
— Жду теперь «поощрения», — закончил свой рассказ Иван и невесело усмехнулся.
Тягостные предчувствия Завражнова подтвердились: вскоре после моего дня рождения генерал Кондратюк отстранил Завражнова от командования полком и отправил в запасной полк. И сразу стало скучновато в гарнизоне. Завражнов был общительным, задушевным человеком, и его нам не хватало.
Прошло время. Генерал-лейтенант авиации Д. Ф. Кондратюк отбыл к новому месту службы, и на Северо-Западном фронте 6-й воздушной армией стал командовать генерал Ф. П. Полынин. Он вернул Ивана Завражнова на фронт, на тот же аэродром, но не на прежнюю должность, а командиром 72-го разведывательного авиаполка, который летал на самолетах Пе-2. Так Иван Завражнов снова пересел на бомбардировщик, но уже как воздушный разведчик. А это совершенно особый вид боевой деятельности. Именно в этой работе полностью раскрылась натура Ивана, всегда искавшего опасности и риска. В самую ненастную погоду уходил он на задания и неизменно привозил ценные сведения о противнике. В напряженные периоды наступления войск фронта Завражнов каждый день вылетал на своей «пешке», и каждый вылет становился подвигом. О нем рассказывали случаи, больше похожие на легенды, чем на реальные события. Но в большинстве своем эти эпизоды были реальностью.
Особо ценные данные привозил И. Д. Завражнов в период ликвидации демянского плацдарма в феврале 1943 года. Эти сведения во многом помогли командованию [113] принимать правильные решения в ходе операции и на завершающем ее этапе.
В конце августа 1943 года Иван Дмитриевич погиб. Я узнал об этом, уже будучи на Калининском фронте. Самолет Завражного был подбит истребителями противника, когда он возвращался с боевого задания. До линии фронта было далеко, но командир корабля до нее дотянул. Когда пересекли линию фронта, он приказал экипажу:
— Прыгайте! Все прыгайте! И прощайте...
Штурман и стрелок оставили самолет. Как потом стало понятно, Завражнов приказал экипажу прыгать скорей всего потому, что не надеялся посадить свою «пешку». Но все же, выбрав какую-то прогалину, он приземлился. Это было последнее, что Иван Дмитриевич смог сделать. Покинуть самолет он уже не мог: умер в кабине. Когда осмотрели тело летчика, все были поражены: вражеский снаряд вошел ему в грудь и разорвался уже за спиной, на вылете. Весь обратный путь мужественный летчик вел машину, будучи смертельно раненным.
Посмертно Иван Дмитриевич Завражнов был удостоен звания Героя Советского Союза.
Вокруг плацдарма
В первой половине июня 1942 года на базе 6-й ударной авиационной группы Ставки Верховного Главнокомандования была сформирована 239-я истребительная авиадивизия, в которую вошел и наш полк. Командиром дивизии был назначен полковник Г. А. Иванов, военкомом — старший батальонный комиссар А. А. Шумейко, начальником штаба — полковник В. Г. Воробьев.
В этот период обстановка на земле по-прежнему оставалась напряженной. В воздухе господствовала авиация противника. Наша промышленность все еще поставляла фронту мало самолетов. Так, в составе 6-й воздушной армии в те дни насчитывалось всего 306 самолетов, из которых 118 были легкими ночными бомбардировщиками У-2. Ядро авиации фронта в июне 1942 года составляли 74 бомбардировщика, 23 штурмовика и 71 истребитель. Между тем количество боевых задач все время увеличивалось. [114]
Личный состав нашего полка проявлял героизм не только в воздухе. Однажды после валета немецкой авиации на наш аэродром был сильно поврежден один из самолетов. Если можно было бы его отремонтировать, то только в стационарных авиационных мастерских. Короче говоря, в обозримом будущем рассчитывать на эту машину не приходилось.
Однако наши техники комсомольцы техник-лейтенант X. Голоян и ефрейтор Е. Боровиков решили по-другому. Они взялись за сложнейший ремонт. Днями и ночами не отходили от поврежденного самолета. Делали недостающие части сами, отыскивали их на свалке списанных машин. В результате с помощью своих друзей — авиационных специалистов сержанта Г. Леонтьева и младшего сержанта В. Богомолова — они в короткие сроки восстановили истребитель. Впоследствии капитан Лазарев на этой машине сбил четырех фашистов.
Я уже говорил о том, что мы использовали эрэсы. Само собой разумеется, что конструкция «Харрикейна» использование реактивных снарядов не предусматривала. Младший техник-лейтенант Николай Андреев первым в своей второй эскадрилье установил на машине этого типа балки для эрэсов. Его примеру последовали и другие оружейники.
Реактивные снаряды оказались очень эффективным оружием при штурмовках и действиях против больших групп авиации противника. Снарядами РС-82 наши летчики в воздушных боях сбили 13 фашистских самолетов. А сколько бомбометаний было сорвано! Все эти меры по довооружению полка были быстро приняты при решающем участии инженера полка по вооружению старшего техника-лейтенанта М. В. Бухлина.
Я могу здесь привести снова лишь отдельные примеры самоотверженной работы нашего инженерно-технического состава. В начале апреля, когда мы прибыли на фронт, в двух эскадрильях полка насчитывалось 18 «Харрикейнов». Только в конце месяца мы сумели доставить из мест вынужденной посадки еще 3 подбитых ранее самолета. После двух месяцев напряженных боев в июне у нас все еще было 16 боеспособных машин. И это без каких бы то ни было комплектов запчастей, при том, что практически каждый день наши самолеты возвращались с заданий поврежденными. То, что они не только возвращались, но в снова вылетали на боевые задания, можно было бы считать чудом, если бы это «чудо» ежедневно не совершали [115] на наших глазах своими золотыми руками инженеры, техники и механики.
В полку был удивительно здоровый психологический микроклимат, в который каждый вносил свой добрый вклад. Впоследствии мне пришлось служить в других летных частях, довелось воевать на разных фронтах. В 485-м полку, которым я командовал, сменились поколения летчиков. В обновленном составе, с новым командиром во главе, истребители прекрасно воевали, и время от времени до самого конца войны я получал письма от своих старых боевых друзей. Эти весточки всегда несли мне большую радость. Сорок второй год всех нас связал накрепко. Вспоминая наши первые дни на Северо-Западном фронте, я теперь иногда думаю, что, может быть, нашей сплоченности в какой-то мере способствовала в самом начале, как это ни парадоксально, та унылая «резолюция» скептиков, которые «отпустили» нам на все наши боевые дела ровным счетом одну неделю...
Особенно старалась себя показать в полку молодежь. Поскольку мы свою юную смену берегли, у многих начинающих истребителей накапливалась как бы «моральная задолженность». И когда они вступали в бой, то проявляли исключительное мужество. К таким воздушным бойцам относился Виктор Едкин, о котором я уже говорил, такими были комсомольцы лейтенант Яков Бахарев и старшина Василий Тараненко. Эти два летчика, несмотря на свою молодость, удивили многих ветеранов полка стойкостью и умением грамотно вести воздушный бой.
Так получилось, что чуть ли не в первом вылете им пришлось вступить в трудную схватку. Оба действовали в составе шестерки, сопровождавшей «илы». Четыре «мессера» попытались внезапно ринуться из-за облаков на штурмовиков, но наши вовремя заметили эту опасность и атаку отразили. Однако вскоре подошла еще одна группа из двенадцати Ме-109. Начался сложный маневренный бой, в котором, конечно же, труднее всего бывает молодым летчикам. Наши пилоты, не упуская из виду подопечных Ил-2, сбили три «мессера» и без потерь вернулись на аэродром. Два Ме-109 срезали Бахарев и Тараненко.