Наконец, надо сказать и о том, что летчик, который долгое время занимался только сопровождением, терял многие ценные качества воздушного бойца. Ведь инициативность и активность — главные его качества, а если он скован в маневре и уходит в пассивную оборону, то со временем он не может не утрачивать их. Маршал авиации Н. М. Скоморохов не случайно назвал свою книгу «Боем живет истребитель».
Можно ли было избежать этой непривлекательной ситуации, в которую поневоле попадал истребитель? На мой взгляд, безусловно. Для этого летчик должен чередовать выполнение самых разнообразных стоящих перед воздушным бойцом задач: прикрывать войска над полем боя, отражать налеты врага, вести свободную охоту или разведку и, само собой, сопровождать штурмовиков и бомбардировщиков. Такой разносторонней работой мы занимались на Северо-Западном, Ленинградском и Калининском фронтах, и это позволяло растить всесторонне подготовленных истребителей. Задача «моно» этой цели не достигает. Но вышло так, что на предстоящую крупную и длительную наступательную операцию нам была [268] поставлена в качестве основной именно она. Несколько опережая события, скажу, что мы ее выполнили: во время операции наши подопечные штурмовики и бомбардировщики заметных потерь не понесли. А мы — истребители сопровождения — от немецкой авиации и зенитного огня пострадали существенно и, что самое грустное, совершенно неоправданно. Для нас итог этой работы, мягко говоря, не был вдохновляющим. Ответственность огромная, свои потери — значительные, а сбитых вражеских самолетов в активе нет. Все это, конечно, отражалось на настроении летного состава и, не будем ханжами, на боевых наградах летчиков.
А ведь был другой метод. Прежде чем объяснить его суть, замечу, что впервые я задумался над этим в сорок втором году, когда не хватало истребителей, на Северо-Западном фронте и выступил с предложениями в «Вестнике Военно-Воздушных Сил», о котором я уже упоминал. Они в какой-то мере были применены в ходе воздушных сражений над Кубанью и на Курской дуге.
Суть заключалась в отказе там, где это продиктовано обстановкой, от традиционного использования сил авиации в воздухе. Конкретно это означало следующее: там, где бомбардировщики и штурмовики действовали крупными группами — от 30 до 60 машин и более — они должны были следовать от аэродрома к цели и обратно без сопровождения. Разве что на случай отражения вражеских охотников можно выделять две-три пары истребителей.
Я исходил, повторяю, из того, что эффективность оборонительного огня большой группы штурмовиков или бомбардировщиков во много раз выше, чем у небольших групп или одиночных самолетов сопровождения.
Что же касается истребителей, то, освободив от опекунских обязанностей, их можно массированно и более результативно использовать на поле боя именно в тех районах, где намечался бомбоштурмовой удар.
И на Кубани, и на Курской дуге обстановка заставляла действовать именно так. Основные силы нашей истребительной авиации находились, как правило, над полем боя, на главном направлении, в готовности к отражению налетов противника. Чаще всего наши группы патрулировали над территорией врага, то есть впереди района боевых действий, чтобы встречать фашистскую авиацию еще на подходе к нему. Таким образом, перехватывая авиацию противника, не допуская вражеских [269] истребителей в наиболее важные зоны над линией фронта, сковывая их боем, наши пилоты тем самым обеспечивали благоприятные условия для действий своих ударных сил. При этом часть их всегда выделялась на рубежи отсечения, которые выносились на 20–30 километров за линию фронта, на пути подхода противника. При сильном противодействии вражеских истребителей наши воздушные бойцы блокировали ближайшие фронтовые аэродромы противника, на которых базировалась такая авиация. Во всех случаях эта тактика — тактика упреждения, при которой летчики действовали инициативно и в полную силу, позволяла не только эффективно вести бои при отражении налетов немецкой авиации, но и надежно обеспечивать действия наших штурмовиков и бомбардировщиков.
Такая тактика, там, где она применялась, позволяла нам практически всегда иметь превосходящие силы на решающих направлениях. В конечном счете это и обеспечивало самое надежное и в то же время самое «экономное» применение своих сил. На Кубани эта тактика позволила завоевывать господство в воздухе даже на тех этапах сражения, когда объективно у нас сил было еще меньше, чем у противника.
Логика и опыт говорили за этот метод. Да и результаты боевых действий, казалось бы, прямо настаивают на переходе к такой тактике. Однако инерция консервативных привычек, самовнушение, совершенно ложное убеждение в том, что только непосредственное сопровождение штурмовиков и бомбардировщиков гарантирует спокойную и уверенную обстановку, — все это оказалось сильнее разумных доводов.
В смысле психологии, скажем, летчиков-бомбардировщиков можно было понять. После того как в сорок первом, а в известной степени и в сорок втором годах наша бомбардировочная авиация, укомплектованная в массе изрядно устаревшими, тихоходными машинами, была буквально истерзана истребителями противника, у летчиков должно было возникнуть нечто вроде рефлекса незащищенности. Поэтому, когда дела стали улучшаться — и бомбардировщики появились современные, и истребителей стало больше, — летчики-бомбардировщики конечно же потребовали надежного обеспечения. А эту надежность они измеряли простым глазомером — если истребитель рядом, значит, все в порядке.
Переубедить перед началом операции командиров 1-й [270] гвардейской штурмовой и 6-й гвардейской бомбардировочной авиадивизий мне не удалось. Все знали, что в сражениях на Кубани и на Курской дуге эта тактика применялась в силу остроты положения (не хватало истребителей) по непосредственному энергичному требованию командующего ВВС Красной Армии маршала авиации А. А. Новикова. Но как только обстановка улучшалась, в воздушных армиях немедленно переходили к прежнему способу. В данном случае — в процессе Белорусской операции — в составе 1-й воздушной армии сил и средств было достаточно, и можно было гарантированно, практически без всякого риска, перейти на более прогрессивную тактику. Но ее элементы только частично использовались, когда бомбоштурмовые удары в ходе операции наносились большими силами. В целом же даже такой незаурядный командарм, как генерал-полковник Т. Т. Хрюкин, до конца психологически перестроиться на эту тактику не смог, хотя я ему дважды докладывал и предлагал эту тактику. Полагаю, оттого, что в прошлом Тимофей Тимофеевич, как и многие другие командующие воздушными армиями, тоже был летчиком-бомбардировщиком.
Так или иначе задача наша была абсолютно ясна. Мое собственное положение в ходе операции стало несколько иным, чем раньше: теперь я не был привязан к КП или ВПУ на линии фронта — эту роль взял на себя руководящий состав воздушной армии и некоторые командиры авиационных корпусов по назначению командующего. У меня вновь появилась возможность летать на боевые задания, что было очень важно для меня и как для летчика, и как для командира. Мой позывной — «Директор» — остался прежним.
Я твердо решил до предела уменьшить группы непосредственного прикрытия и ударную, которые не имели права отрываться от опекаемых Пе-2 и Ил-2, и создать еще одну, которая не была бы привязана к бомбардировщикам и штурмовикам. Этой группе следовало действовать с максимальной инициативой: отыскивать и первой связывать боем значительные силы вражеских истребителей, вести бой с отрывом от сопровождаемых самолетов, если это продиктовано обстановкой. На Ленинградском и Калининском фронтах это было не системой, а лишь отдельными эпизодами. Теперь же сил у нас стало достаточно, и можно было поступать так: если сегодня летчик, скажем, входит в группу непосредственного сопровождения, [271] то завтра он будет включен в число летчиков, ведущих свободный бой. Таким путем можно было сломать однообразие работы с пользой для дела.
Идея с чередованием групп в той ситуации была для меня каким-то выходом из создавшегося положения, которое поначалу я воспринял, прямо скажем, как тупиковое. Конечно, мелкие группы штурмовиков, которые без устали сновали туда-сюда, подавляя точечные цели, приходилось обеспечивать старым способом. Но все же в масштабах дивизии в эту работу мне удалось внести элемент новой тактики, и я стал смотреть на выполнение задач по сопровождению более спокойно.