В конце своего выступления на памятном праздничном вечере в Лиде, обращаясь к своим боевым товарищам, я сказал:
— С таким коллективом, как 240-я истребительная авиационная Невельская Краснознаменная дивизия, можно с успехом выполнять любую задачу. Призываю весь личный состав ответить на высокую награду Родины новыми боевыми подвигами, множить славные традиции дивизии и быть в первых рядах соединений ВВС Красной Армии!
Это был запоминающийся вечер. Много искренних, от души идущих слов благодарности услышали наши истребители от Степана Дмитриевича Пруткова и Григория Алексеевича Чучева — командиров прославленных гвардейских авиадивизий, с которыми мы сражались бок о бок. Взволнованно выступали и представители общественности города Лида, в освобождении которого наши летчики приняли самое активное участие.
Как и полагается, праздничный вечер закончился концертом. И хотя артисты были наши собственные, самодеятельные, и больше привыкли ремонтировать свои самолеты и сбивать чужие, чем выступать со сцены, тем не менее концерт удался на славу — довольные зрители не скупились на аплодисменты.
Впереди нас ждали тяжелые бои в небе Литвы и Восточной Пруссии.
Подарок маршала Новикова
В ходе Белорусской операции (потом — и Восточно-Прусской) в течение длительного времени нашими соседями и добрыми боевыми товарищами были летчики 303-й истребительной авиационной дивизии, которой командовал генерал-майор авиации Георгий Нефедович Захаров. [291] Один и тот же тыловой район авиационного базирования обслуживал две наши дивизии. 303-я весь свой боевой путь от момента формирования прошла в составе 1-й воздушной армии, была очень сильной, заслуженно славилась на фронте.
В ходе операции и в дальнейшем 240-й и 303-й ставились однотипные боевые задачи, которые мы решали совместными усилиями. Мы знали многих известных летчиков 303-й авиадивизии, они знали наших воздушных бойцов. Случалось, в трудных условиях помогали друг другу. В составе 303-й истребительной авиадивизии сражался известный французский полк «Нормандия».
Мне доводилось видеть французских летчиков и на земле, и в небе. И хотя боевая история «Нормандии» хорошо известна советским людям, сам факт — участие французского авиационного полка в войне с гитлеровцами в составе ВВС Красной Армии — в истории войны является совершенно неординарным и позволяет размышлять о многом. История минувшей войны дает не так уж много таких ярких и убедительных примеров того, как люди, разделенные разными политическими системами, образом мышления, социальными привычками и национальными обычаями, могут подняться над всеми этими серьезными барьерами во имя самого важного — во имя того, что составляет смысл существования человека вообще. Я думаю, самое главное здесь заключается в том, что это оказалось возможным. Но сейчас я просто хочу рассказать о эпизодах, свидетелем которых был и которыми в ту пору была наполнена наша фронтовая обыденность.
Однажды я прилетел к соседям на полевой аэродром Шаталово для согласования с ними некоторых вопросов, связанных с предстоящей боевой деятельностью. Там встретил генерала Г. Н. Захарова в окружении руководящего состава полки «Нормандия». Там же присутствовал и командир 18-го гвардейского авиаполка подполковник А. Е. Голубов. Французские летчики чаще всего взаимодействовали в воздухе с ним и нередко базировались на одном аэродроме. Между летчиками шел сугубо профессиональный разговор, даже спор, весьма характерный для тех лет: обсуждался вопрос, какой истребитель лучше — «лавочкин» или «як»? В 303-й авиадивизии были и те и другие. Сам командир дивизии в ту пору летал на Ла-5 и потому хвалил эту машину. Французы с самого начала летали на «яках» (Як-1, Як-7, позднее — [292] Як-3), привыкли к ним, полюбили, и потому командир «Нормандии» майор Пьер Пуйяд со свойственным национальным темпераментом возражал Георгию Нефедовичу и никак не хотел соглашаться с тем, что «як» хоть в чем-то уступает «лавочкину». Генерал вдруг сказал:
— Вы же на «Лавочкине» не летали. Слетайте на нем, попилотируйте и тогда сделаете свой окончательный вывод.
Здесь же стоял готовый к вылету Ла-5. Уговаривать командира французского полка не пришлось: Пуйяд сел в самолет, запустил двигатель, вырулил и взлетел. Немного прижал самолет для разгона, а затем резко перевел его в набор высоты со значительно большим углом набора, чем полагалось. Не уменьшая этого угла, он продолжал набор высоты. Скорость самолета падала, и вскоре Ла-5 почти «висел» на моторе.
Генерал Захаров встревожился:
— Что он делает?! Сейчас заклинит мотор — и конец! Но Пуйяд, словно услышав эти слова, отжал самолет, набрал скорость и прямо над аэродромом прекрасно выполнил несколько фигур высшего пилотажа, притом о такой легкостью и изяществом, словно он всю жизнь летал на «лавочкиных». Это говорило о высочайшем мастерстве пилота.
Командир «Нормандии» произвел посадку точно у «Т», зарулил, выключил двигатель, вышел из кабины и сказал:
— Самолет хороший, но тяжеловат в управлении. «Як» легче и лучше.
Генерал Захаров заметил:
— Мотор на самолете новый, не обкатан, и так висеть на моторе нельзя. Пойдет стружка, мотор заклинит — и тогда крышка...
Пьер Пуйяд понял это замечание по-своему.
— Воздушный бой ведется на полных оборотах двигателя, — сказал он. — Это ведь война, а не туристский полет. Кто же будет покупать у этой фирмы двигатели, если они будут отказывать?
Мы переглянулись и улыбнулись. Подобная постановка вопроса нам в голову не могла прийти. У нас был истребитель с двигателем водяного охлаждения — «як» и с воздушным охлаждением — «лавочкин». Прекрасная, к слову, боевая машина — скоростная, с сильным вооружением, надежная. Нашей задачей было взять от нее максимум возможного. Другими словами, все вопросы мы [293] рассматривали в области дальнейшего совершенствования летного мастерства. А тут вопрос в немыслимую для нас сторону: кто же будет «покупать» у «фирмы» Ла-5, если он не понравится?
Пьер Пуйяд никак не мог понять, чему мы улыбаемся, а нам не так-то просто было растолковать ему нашу реакцию. Правда, генерал Г. Н. Захаров тут же сказал что-то насчет того, что «фирма» — проверенная и вполне надежная. Так и закончился этот спор о самолетах, случайным свидетелем которого я стал. Заодно, представленный генералом Г. Н. Захаровым, я познакомился с командиром «Нормандии».
В дальнейшем наши дивизии продолжали базироваться рядом. Мы не раз видели, как упорно и настойчиво ведут бои с фашистами французские летчики. Не раз в воздухе летчики 240-й авиадивизии помогали французам, а те — нам. Это были надежные боевые товарищи в самой трудной воздушной обстановке. Среди французов было немало первоклассных мастеров воздушного боя, и воевали они весьма результативно. Четырем летчикам «Нормандии» было присвоено высокое звание Героя Советского Союза. В 1-й воздушной армии о французских летчиках знали все и все за них болели. Когда мы узнавали о потерях французского полка, наши летчики переживали это очень тяжело. Но они, как подобает настоящим бойцам, воевали без всякой оглядки. Из 108 французских летчиков 42 погибли на полях сражений.
Впервые я увидел бойцов «Нормандии» в небе в начале Белорусской операции. Сначала даже не увидел, а услышал их переговоры в эфире. Речь была спокойной: наше превосходство в воздухе было полным. Мы даже слышали французские песни: наши боевые друзья, находясь в воздухе, часто напевали, что, хотя и было нарушением порядка, само по себе свидетельствовало об их отличном настроении. И мы, конечно, полагали, что в бою и французам будет не до песен: как только обстановка осложнится — все станет на свои места. Так, впрочем, и было, особенно во время боев в Восточной Пруссии, когда у противника количество самолетов увеличилось почти втрое и практически соотношение воздушных сил в полосе нашего фронта выровнялось.
Летчики полка «Нормандия» прошли трудный боевой путь, начавшийся весной 1943 года на Западном фронте.
В Орле и в Париже, там, где начинался и завершился боевой путь «Нормандии», подвиг французских летчиков-патриотов [294] увековечен в названиях улиц. Созданы музеи боевой славы, братской дружбы представителей советского и французского народов, сражавшихся против фашизма.