— Принимаю к срочному исполнению.
133-й гвардейский авиаполк был мною назван не случайно. Он был расположен ближе других по отношению к ночной трассе полета немецких бомбардировщиков, имел аэродром с открытыми подходами для захода на посадку, что в данной ситуации имело большое значение. Летчики были хорошо подготовлены. Когда-то, осенью сорок первого года, этому полку уже ставили аналогичную задачу, но об этом мало кто знал: из прежнего состава, с которым я начинал воевать в части, летчиков осталось маловато. Что же касается тех давних ночных полетов, то тогда выполнял их я один: больше в полку ночью никто не летал.
Я позвонил командиру полка майору А. В. Осипову, сказал, что выезжаю, и приказал собрать весь летный, инженерный состав и руководство батальоном аэродромного обслуживания. Начальнику штаба дивизии дал указание: если будут новые боевые задачи — ставить их 86-му гвардейскому и 900-му истребительным полкам, а 133-й гвардейский не трогать.
К моему прибытию в 133-м все были в сборе. [310]
— Сегодня с наступлением темноты, — поставил я задачу, — полку быть готовым к боевым действиям ночью по отражению налетов бомбардировщиков противника, действующих по железнодорожным станциям выгрузки на участке Каунас — Вильнюс.
На случай, если тыловые части не успеют вовремя сделать коробки, я приказал командиру БАО и инженеру полка инженер-капитану И. П. Верхотурову подготовить ночной старт. Суть других распоряжений: поскольку посадочных прожекторов нет, расположить костры на расстоянии 25 метров один от другого; при отсутствии коробок иметь куски старого железа и крышки для тушения; зажигать и тушить костры по команде, чтобы противник не обнаружил ночной старт; в начале полосы расположить 5–6 грузовиков с дальним светом; продумать и организовать все остальное для обеспечения ночных полетов. О готовности доложить.
После этого я побеседовал с летчиками. Собственно, это была даже не беседа, а инструктаж, на котором я дал ряд необходимых рекомендаций и указаний, тот минимум сведений о ночных полетах, без которого просто нельзя летать.
Для того чтобы современный читатель мог понять, какую сложность представляли в то время ночные полеты, поиск и атака противника, я перечислю некоторые важные моменты, на которые я обратил внимание летчиков.
Искать противника в ночном небе необходимо по еле заметным выхлопам из патрубков двигателей. При перехвате навигационные огни всегда выключать, включать только по команде руководителя полетов или станции наведения. Для полной адаптации зрения в темноте освещение кабины необходимо выключить полностью. Оружие зарядить только трассирующими снарядами и патронами. При обнаружении противника огонь открывать с дистанции 50–100 метров одновременно из всех огневых точек и длинными очередями, поскольку на повторную атаку рассчитывать нельзя: при стрельбе трассирующим боезапасом вспышки ослепляют летчика, после чего нужно время на адаптацию зрения, а бомбардировщик за это время уходит.
Это — замечания по технике поиска.
Второе: учитывая, что противник с чисто немецкой пунктуальностью выдерживает свой курс точно вдоль железной дороги на одних и тех же высотах, исходное [311] положение для перехвата занимать по этому же курсу на 100–150 метров ниже. Перехват вести на участке трассы до подхода к Каунасу, то есть с задачей не допускать бомбардировщики в наши районы выгрузки. Организовать две зоны поиска и перехвата, в центре каждой зоны иметь радиостанцию наведения с опытным офицером. В каждой зоне держать в готовности два-три истребителя. Один из них ведет поиск и перехват противника, другие составляют резерв и барражируют параллельными курсами в стороне вдоль трассы полета немецких бомбардировщиков. Если при этом обнаруживается противник — немедленно информировать об этом самолет-перехватчик. При поиске и перехвате в зону зенитного огня нашей артиллерии не входить.
Наконец, последнее: поскольку опыта ночных полетов ни у кого в полку нет, необходимо всему летному составу начать полеты в сумерки, чтобы постепенно адаптироваться к темноте на взлетах и посадках, посмотреть, как выглядят в темноте наиболее приметные ориентиры в районе аэродрома, и, таким образом, постепенно войти в ночь. Тот, кто будет себя чувствовать уверенно, сегодня же примет участие в отражении ночных налетов. У кого уверенности нет — честно доложить: это не позор.
После таких наставлений все летчики, разумеется, выразили готовность действовать ночью. Но дело, однако, оказалось не простым. Некоторых командиров звеньев — опытных бойцов — после первых проб пришлось от ночных полетов отстранить: прежние их навыки тут мало чем могли помочь, а новые за такой короткий срок выработать невозможно. Когда риск был явно выше допустимого, я решительно запрещал ночные полеты тому или иному летчику и старался, разумеется, это делать в такой форме, чтобы самолюбие его нисколько не страдало.
На следующий день, докладывая генералу Т. Т. Хрюкину о том, что мы приступили к боевым действиям ночью, я попросил его выделить нам хотя бы два посадочных прожектора. Командующий обещал выделить только один и в тот же день обещание выполнил. К сожалению, эта помощь Тимофея Тимофеевича проблемы не решила: пришлось продолжать полеты в тех же невероятно сложных условиях.
Поиск и перехват ночью, как говорили сами летчики, оказались делом более трудным, чем они себе представляли [312] после моих инструкций. Требовалось отличное зрение, чтобы по едва заметным выхлопам двигателя обнаружить бомбардировщик, и высочайшая техника пилотирования, чтобы не потерять его при выходе в атаку. «Ночников» в части, для которых эти вылеты в течение нескольких дней стали нормой, набралось всего 12 человек. Это, в принципе, немало и говорило о высокой летной подготовке в полку. Но опять же из этих двенадцати регулярно обнаруживали и атаковали противника только шесть летчиков, причем некоторые из них ухитрялись провести даже две атаки — по разным бомбардировщикам. Трассы огня хорошо были видны с земли, и потому мы знали, у кого состоялся перехват.
Этот период боевой деятельности длился в течение десяти ночей. За ночь в среднем было по 5–7 перехватов. Ни один вражеский самолет на наших глазах сбит не был. Сколько было повреждено, мы не знали.
Но результат всего этого дела, в эффективность которого мало кто верил, оказался неожиданным. Главное, резко сократилось количество бомбардировщиков противника, участвовавших в ночных налетах. Потом мы загнали их на высоты 5–6 тысяч метров, а с таких высот эффективность бомбардировок резко снижалась и практически не срывала работу станций выгрузки. И последнее, самое неожиданное — та оценка, которую дал противник нашим ночным вылетам. Через две недели после начала наших ночных полетов нам была передана разведсводка фронта, в которой сообщалось: немецкое командование сделало вывод, что на советско-германском фронте (был указан наш район) в советских ВВС появилась специально подготовленная часть ночных истребителей-перехватчиков, оборудованных станциями перехвата и системами прицеливания. При этом гитлеровские высокие «спецы» разработали и предложили рекомендации своим летчикам-бомбардировщикам, в которых объясняли, как действовать при появлении советских ночных перехватчиков. На документе была пометка Тимофея Тимофеевича Хрюкина: «Это — награда за ваши действия». Читая, я вспомнил, с чего началось: телефонный звонок командующего, моя поспешная реакция и его спокойная фраза напоследок: «А ты все-таки подумай, может, что-нибудь и сделаем...» В результате не только сделали, но и довольно серьезно дезориентировали командование противника. Эта история еще раз позволила мне оценить мудрость нашего командующего, [313] его способность находить необычные решения сложных задач. Эти решения не раз вводили в заблуждение противника, загоняли его практически в психологический тупик. В своих смелых, часто дерзких расчетах командующий опирался на бесконечную веру в мастерство и отвагу наших летчиков и их командиров.