— Её начальство — Иисус, ему GPS без надобности, — встревает пацан, и все трое обитателей гаража заходятся диким смехом.
— Шутки шутками, сестричка, а я тебе советую аппарат оставить на месте, — продолжает татуированный босс.
— Но мне иногда нужно… скрыться, — продолжает шептать Катарина, боясь почему-то в столь неоднозначной компании разговаривать в полный голос.
— Ноу проблем, дорогуша, — громила залезает в салон авто и вскоре извлекает оттуда небольшую чёрную коробочку, чем-то напоминающую старый громоздкий мобильник. Внутри коробочки вставлена сим-карта, а снаружи во все стороны торчат кабели с различными разъёмами. — Это и есть сигналка. Когда надо будет схорониться — просто оставь её там, где ты хочешь, чтобы все думали, будто бы ты там и правда находишься. Но следи, чтобы к сети была подключена! В общем, ты поняла! Уж простите, сударыня, мы с немецким не в ладах и складно говорить не умеем!
Все трое снова гогочут, а когда Катарина, кивнув на прощанье, забирается в машину и от волнения путается в полах рясы, гогот становится совсем уж невыносимым. Водрузив чёрную коробочку на прежнее место и убедившись, что все проводки надёжно сидят в гнёздах, Катарина трогается в путь. Сегодня ловчить с фэйк-сигналами ей не требуется — Лоренц оповещён о её намерении посетить Рюккерсдорф по делам. Вот только отца Кристофа там нет, а об этом он не знает. Отец Кристоф может вернуться в любой момент… Катарина нервничает: дело к полудню, времени мало. Она жмёт по газам, торопясь навстречу опасным приключениям. В её планах доехать до деревни, вызвать полицию и направить их прямиком в подвал, а там — будь что будет. Когда они найдут труп, она уж как-нибудь отмажется. Это сейчас не самое главное. Как сказал профессор: главное — это тело.
***
Несмотря на решительный настрой, разогнаться на шоссе сестре не удаётся: прошлой ночью вслед за дождём усилился и ветер, и загородные трассы то там, то здесь оказываются перечёркнуты павшими столбами деревьев. Придорожные посадки, призванные охранять проезжую часть и участников дорожного движения от внезапных помех извне, сами стали помехой: и пока полицейские автомобили с беззвучными мигалками упорядочивают потоки автотранспорта в обоих направлениях, работники коммунальных служб работают над тем, чтобы освободить путь. Шумят пилы, и погруженные на грузовики фрагменты деревьев, ставшие уже дровами, увозят прочь; на время пробка рассасывается, чтобы через несколько километров возникнуть вновь: придорожные посадки появлись вдоль трассы не так давно, и искуственно воткнутые в почву деревья ещё не успели нарастить крепких корней.
В отличие от большинства соседей по едва движущемуся плотному потоку, Катарина не лупит по кнопке звукового сигнала, не высовывается в приоткрытое окно с целью обматерить подрезавшего водителя или, подрезав кого-то самой, показать средний палец. Это не значит, что она спокойна, это лишь значит, что она пытается быть спокойной. Получается едва ли: время безвозвратно утекает, а вместе с ним утекает и перспектива завершить неприятную спецоперацию по обнаружению старого трупа до наступления темноты. Ночью будет страшно. А ещё Шнайдер должен приехать. При нём провернуть задуманное она не сможет, да и не хочет. Она не хочет его расстраивать. Ей хочется, чтобы у этого мужчины всё было хорошо, хотя она знает, что не будет. Бедный Шнайдер — сам-то он ни сном ни духом… Думать об отце Кристофе, истовом и невинном, стоящем на пороге большой беды, так трудно, что Катарина решается на немыслимое. Срулив с двухполосной правой стороны на вязкую хлюпающую обочину, она ведёт замызганный мерседес вдоль копошащихся в очереди на проезд автомобильчиков. Другой бы на её месте не удержался: приоткрыл бы окошко и показал средний палец им, им всем, но мысли сестры далеки от подобного. Её победный рывок не долог: первый же полицейский патруль, регулирующий движение на данном участке трассы, перегораживает ей ход.
— Самая умная что ли? — молодой офицер заглядывает в зазор между дверцей и опустившимся стеклом окна. Далее его лицо меняется, а вслед за ним меняются и интонации: — Сестра… — только и в силах выговорить он.
— Прошу, офицер. Дела служебные — дела невиданной срочности, — скорчив скорбную мину, Катарина тычет в нос полицейскому позолоченным распятием, словно ксивой.
— Проезжайте сестра… — паренёк вновь обрёл дар речи, хоть и не успел ещё подобрать упавшую челюсть.
— Храни Вас господь, — напутствует сестра и трогается дальше, оставляя позади сотни гудящих и недовольно сигналящих автомобилей. Спасибо, Иисус.
Уже на въезде в деревню сестра замечает неладное: слишком многолюдно на утопающих в мутной жиже улочках; чувство такое, будто половина местного населения выползла из домов, но зачем? Ладно, если бы они работали над сохранностью строений или укрытием посевов, но люди с кажущейся хаотичностью снуют туда-сюда, встречая автомобиль монахини странными многозначными взглядами. Одна девочка, одетая в жёлтый дождевик и розовые резиновые сапожки, даже помахала сестре рукой — будто ждала её. Будто её все здесь ждали. Остановившись у церкви, монахиня обнаруживает её двери распахнутыми. Почему? Неужели отец Кристоф уже вернулся? С недобрыми предчувствиями Катарина заходит внутрь — многолюдно даже здесь! Не менее дюжины человек, некоторые из которых кажутся ей поверхностно знакомыми, сидят по лавкам. “Как в зале ожидания”, — промелькнуло в голове. Но чего они ждут? Гнетущая тишина давит на сознание, не позволяя трезво мыслить, и вдруг раздаётся гром… Не сразу Катарина понимает, что гром — лишь звук орга́на. Старенькая органистка наигрывает что-то гнетущее из Баха, или сестре лишь мерещится гнёт, воспроизводимый полифонической мелодией? В растерянности замерев, она дослушивает недолгий отрывок. Завидев гостью в молельном зале, застывшую посреди прохода, разделяющего две стороны рядов со скамьями, старушка отнимает узловатые пальцы от клавиш.
— Сестра, — она спускается в зал и идёт, идёт ближе. — А мы Вас ждали!
Управляемая неведомым инстинктом — ну какую угрозу дряблая фрау может представлять? — Катарина пятится назад, но с тыла путь к отступлению ей прекрывают ещё двое: мужчина и женщина, чьих имён она не знает, но лица помнит. Они — из числа участников того странного сборища у Гюнтера, где обсуждались планы властей на прокладывание скоростной автотрассы через Рюккерсдорф.
Люди ничего не говорят, предоставляя право на ведение беседы грозной старушке.
— Есть стены, за которые нельзя проникать. А то, не ровен час, как бы самой там не оказаться… По ту сторону.
У сестры куча вопросов, но она не в силах и слова сказать. Ещё час назад она неслась по обочине, дивясь собственной находчивости, а сейчас пятится от страха перед лицом какой-то старушенции…
— Ты заглянула туда, куда не следовало… — бабка продолжает наступать, в то время как двое, что сзади, не двигаются с места. К “осаде” подключаются и прочие из присутствующих. Несколько шагов, несколько тихих мгновений, и сестра оказывается взята в тесное кольцо. Люди не трогают её, с их зубов не капает кровавая пена, а в глазах не горят красные огоньки. Тем они и страшны — обычные деревенские прихожане, которые просто стоят рядом, не давая ей уйти. Это очень страшно.
— Я не понимаю, о чём вы… Что вы делаете в церкви? Где отец Кристоф? — Катарина тараторит наугад, лишь бы не молчать, лишь бы не капитулировать раньше времени.
— Ох, не тебе задавать подобные вопросы, дорогуша. Ты видела то, чего не должна была видеть. И теперь ты должна… Должна…
Бабка замирает, нагнетая ужасу — она будто репетировала каждый шаг, каждое слово, настолько ладно даётся ей роль.
— Я знаю о трупе в подвале и сейчас же вызову полицию, — Катарина идёт ва-банк и в подтверждение озвученных намерений достаёт из кармана мобильник.
— Не сто́ит беспокоиться, сестрица. Мы уже и сами их вызвали. И хорошо, что ты здесь.
Полутёмное пространство молельного зала заполняется красно-синими всполохами. Кольцо разомкнулось, и Катарине всё же удаётся проскочить меж молчаливых стражей и вырваться на улицу, на церковный двор. Полицейская машина тормозит рядом, патрульный — один из тех, что приезжали сюда ранее разгонять манифестантов — подходит к первому попавшемуя мужчине из числа местных, и тот лишь машет рукой куда-то вдаль, в сторону леса.