Она едет спокойно, не торопясь. Голод даёт о себе знать, ведь последний приём пищи был ещё в монастыре, рано утром. Но стоит сестре вспомнить Гюнтера и его харчевню с радушными официантками, годной стряпнёй и хмельными напитками, как тошнота подкатывает к горлу. Лучше уж умереть от голода по пути в Аугсбург, чем ещё хоть раз угоститься у Гюнтера. Трасса почти пуста — все, кто торопился домой, уже добрались, и отныне лишь случайные путники рассекают шинами своих автомабилей по влажному полотну. Окончательно расслабившись, Катарина думает: а не срулить ли ей по пути в какую-нибудь забегаловку, поужинать, передохнуть, да и машину дозаправить не мешало бы. Редкие огни автосервисов мелькают по обе стороны шоссе, но это всё не то, ей нужно местечко поуютнее. Глазея по сторонам, она почти забывает смотреть вперёд и чуть не врезается в неуклюже припаркованный чёрный ауди. И кто так паркуется? Нос машины исчезает в придорожных кустах, а задние колёса занесены на проезжую часть. Неужели авария? Аварийные огни отключены, а в почти полной тьме ночи разглядеть что-либо сквозь тонированные стёкла невозможно. Руководствуясь христианским долгом (или обычной социальной ответственностью законопослушной гражданки?), Катарина паркуется на обочине, проследив, чтобы её машина не служила помехой движению. Она покидает мерседес и направляется к странному ауди. Он кажется ей отдалённо знакомым, хотя номеров из-за налипшей грязи не разглядеть. Да мало ли их, этих чёрных ауди, по всей стране — и все они на одно лицо.
— Эй, есть кто-нибудь? С Вами всё в порядке? Может быть, вызвать полицию? — сестра обходит машину кругом, инстинктивно избегая заглядывать в окна. Никаких видимых повреждений на корпусе нет, бензином вроде не пахнет. А может, машина пуста? Кончилось топливо, и водитель отправился на поиски…
— А я делал ставки. Я сам против себя самого. Выйдешь-не выйдешь. Не ошибся в тебе, профурсетка! Как про таких, как ты, говорят: шлюха с золотым сердцем? А ехала бы себе дальше, и ночка выдалась бы спокойной. Но старина Лоренц любит игры, а ты, похоже, уже доигралась.
Лоренц, бесшумно подкравшийся откуда-то со стороны придорожных насаждений, шепчет сестре на ухо свои речи, прижимая её к боковой дверце своего ауди. Катарина никогда не увлекалась фильмами ужасов, но ей кажется, что ничего подобного ни в одном из них ещё не показывали. Ничего настолько страшного.
— Господин епископ, что Вы здесь делаете? Вы… Вы следите за мной?
Она пытается держаться ровно. Конечно, он следит, она знает это. GPS-трекер в своём гнезде. Но что ему надо?
— Слежу? Помилуй. Просто я решил устроить нам небольшое романтическое приключение. И начал его с сюрприза. Ну, скажи — сюрприз удался?
Она замечает, что он больше не жмётся к ней, и, почувствовав свободу от душных обжиманий, разворачивается к вездесущему епископу лицом. Он в светском, как и тогда, когда нагрянул к ней в мотель. В узких чёрных джинсах и чёрной толстовке с еле различимым то ли от множественных стирок, то ли от тьмы вокруг, принтом, изображающим обложку одного из первых альбомов Megadeth. Можно было бы снова сказать “слишком молодёжно”, но если какая молодёжь так и ходила, то было это годах в восьмидесятых. Лоренц в своих обычных очках и в тёмных конверсах. Катарина фыркнула бы от вида этой нелепицы, если бы ей не было так страшно.
— Ну? Какие будут пожелания? Чего ты хочешь? Говори, не стесняйся! — на его губах играет кривая улыбка, а левая скула, кажется, чуть-чуть подёргивается.
— Я хочу домой. В монастырь… — честно признаётся Катарина.
— Не считается. Я же сказал: ро-ман-ти-чес-ко-е свидание. Знаешь, что это такое? Или уже подзабыла? Тебе напомнить? Ну? Отвечай!
— Хорошо, господин епископ. Я хочу есть, — снова честно признаётся Катарина.
— Вот это другое дело. Значит, едем ужинать. Раздевайся.
Не то, чтобы Катарина не ожидала вновь услышать это слово, но в текущем контексте оно действительно прозвучало неожиданно.
— Что, прямо здесь?
Лоренц смеётся во весь голос:
— Не торопи события, милая. Сними верхнее — у тебя же под рясой что-то приличное, я надеюсь? Не хотелось бы, чтобы в нашей парочке именно ты привлекала к себе внимание.
Под рясой у сестры обычное вязаное платье до колен. Достаточно плотное, чтобы не светить лишнего, но достаточно узкое, чтобы подчеркнуть отсутствие излишеств в очертаниях её фигурки.
Катарина выводит мерседес на трассу и следует за Лоренцем, направляющим ауди в сторону ближайшего гостиничного комплекса. Припарковавшись, оба водителя ступают к центральному входу в заведение. Лоренц был прав: на них вообще никто не обращает внимание, а будь кто из них в клерикальном, вокруг уже разве что вспышки фотокамер не заблистали бы. Лоренц спокойно занимает столик и утыкается носом в меню, при этом юный официант, совсем мальчишка, с бараньим упорством взирает в лицо господина, ожидая распоряжений. Их так учат: улыбаться и искать намёков в микродвижениях клиентских лиц. Ничего необычного. И наблюдая за официантом, Катарина абсолютно уверена, что в чудаковатом господине тот господина епископа не узнаёт. А сам епископ… Он держится настолько свободно, вальяжно, что даже если кому из случайных встречных и покажутся знакомыми черты морщинистого непривлекательного лица, то заподозрить в эксцентричном немолодом мужчине именно епископа аугсбургского в голову не придёт никому. Тем временем Лоренц делает заказ, даже не поинтересовавшись пожеланиями спутницы, и дождавшись, когда официант отправится прочь, обращается к сестре:
— Нам нужно чаще бывать на людях вместе, ты не находишь? Это так волнующе. — Не получив никакой реакции, он продолжает разглагольствовать: — Я сделал заказ, положившись на свой вкус. Ты же не против?
— Мне надо отлучиться, — отвечает Катарина, не поднимая глаз.
В туалете тепло, и даже пахнет приятно — освежителем “Морской Бриз” и едва уловимым флёром ментоловых сигарет. Рано Катарина насторилась, что худшее из возможного уже произошло. После свидания с трупом, после краха всех надежд на то, что с сектантами удастся сладить, под занавес этого холодного грязного дня, она оказывается в тисках епископа. Сестра решает как следует поужинать, раз уж выпала такая возможность, а потом напиться до беспамятства — она слышала, как он заказывал вино. И будь что будет. Уповая на хмель, давно и безотказно служащий многим людям обезболивающим, она отдаётся на волю случая и, освежившись, возвращается в зал.
Вид жареной свинины с картофельным пюре и овощами на пару заставляет желудок петь серенады. Глотая слюни и еле удерживая себя в рамках норм этикета, Катарина набрасывается на еду, ловко управляясь с ножом и вилкой, и вспоминает о выпивке лишь когда на тарелке остаётся уже меньше половины.
— Попробуй вино, дорогуша. Не пожалеешь, — Лоренц подталкивает к ней изящный бокал с тёмно-вишнёвым содержимым.
Катарина осушает его в несколько глотков, не заботясь уже даже об этикете. Лоренц заботливо наполняет его заново, потом снова. После третьего бокала её взгляд теряет резкость, а ноги, кажется, уже потеряли чувствительность, и потянувшись к бутылке, чтобы наполнить бокал в четвёртый раз, она получает по рукам.
— Тебе хватит, дорогуша. Мне нужно, чтобы ты ещё хоть чего-то соображала.
Катарина смутно помнит, как добралась до номера. Лоренц снял комнату в этой же гостинице — кто знает, как ему это удалось, но не светил же он перед портье настоящими документами? Сестру на себе он практически тащил. Катарина даже задумалась: а точно ли это было столовое вино, а не креплёное? Знатно её развезло.
— Ну, освежись пока, а я тебе помогу.
На ходу сорвав с девушки платье и чудом не позволив ему расползтись по ниткам, Лоренц освобождает подопечную и от белья тоже. Затолкав её в неглубокую белоснежную ванну, он выдавливает туда же целый пузырёк геля и включает оба крана на всю, отчего помещение моментально заполняется тёплым паром и лёгким фруктовым ароматом.
Катарина, раскинувшись на дне ванной, ощущает, как вода подбирается все ближе к её ноздрям, а она так слаба, что не в силах пошевелиться. Уж не собирается ли он её утопить? Похоже на то. Но епископ подхватывает обмякшее тело под локти и усаживает Катарину так, чтобы её голова с относительным удобством расположилась на бортике. Дождавшись, пока ванна наполнится, а воздушная пена прикроет грудь женщины, Лоренц выключает воду и усаживается у изголовья.