Размышления о делах общественных сменяются размышлениями о личном. Всего через несколько часов монахине предстоит целый ряд неприятных встреч. Ей совсем не хотелось бы видеть Ландерса — позвонив ему вчера с целью обсудить его выступление, она столкнулась с таким холодным приёмом, что её ухо, прижатое к трубке мобильного, чуть не промёрзло насквозь. Ландерс дал понять, что не нуждается ни в её напутствиях, ни даже в её звонках. Он себя не выдал, но и сомнений не оставил: проклятое фото на епископском телефоне — его рук дело. Катарина даже не удивлена, она лишь не может понять: зачем? Что с ним не так, с этом отцом Паулем? Неужели он настолько ревностно блюдёт нерушимость целомудренного бастиона своего коллеги, что готов на всё, лишь бы оградить того от посягательств? И только ли понятными мотивами ревностного католика руководствуется он? Нет ли тут мотивов личных? Катарина далека от того, чтобы подозревать Ландерса в симпатиях в свой адрес, но что же тогда остаётся? Пытаясь не думать о людях слишком уж плохо, она с волнением напоминает себе о Шнайдере. Выдержит ли он предстоящее испытание? Речь о слушаниях. Как бы ни были сильны переживания сестры за участь отца Кристофа, но нехорошее предчувствие относительно его роли на сегодняшних слушаниях беспокоит её ещё больше. Наверняка, кто-нибудь из провокаторов не удержится и спросит его о Майере. Удержится ли Шнайдер? Остаётся уповать лишь на милость Божию.
Новость о трупе из Рюккерсдорфа стала для Лоренца громом среди ясного неба. Действительно ясного — вчера распогодилось и начало подсыхать, а сегодня над Баварией уже вовсю светит солнце! Хорошенькую же свинью подложили деревенские, сами того не зная, выудив тело на свет божий прямо накануне слушаний! А ведь Катарина пыталась предупредить епископа ещё тогда… Но разве он её послушал? Вчера, проснувшись в гостиничном номере, она была одна. Голова болела нещадно, будто по ней всю ночь били теннисной ракеткой. С трудом припоминая события предыдущего вечера, сестра ужаснулась: что теперь с ней будет? На что способен епископ в гневе? Она даже не хотела сперва возвращаться в монастырь: ей явственно виделось, что вместо ставших родными стен уже пустырь, напоминающий о том, что здесь когда-то жили монахини, лишь догорающими головешками. Но монастырь стоял на своём месте и не собирался никуда исчезать. Даже аббатиса Мария не выказала ни словом, ни жестом и намёка не беспокойство. Сестра целый день ждала звонка. Слушания были назначены на следующий день, а значит господин епископ просто не мог не позвонить — это уже вопрос служебной необходимости. И он позвонил, настолько обескураженный и недовольный, что Катарина уже приготовилась к смерти… Он был взбешён визитом полицейского инспектора, принесшего дурную весть о теле, найденном в Рюккерсдорфе. Инспектор сообщил, что исходя из результатов экспертизы, отец Клаус вовсе не утонул, как то могло показаться. Тело находилось под водой всего несколько дней — с тех пор, как началась буря, и вода в речке поднялась и ускорила ход. Но до этого труп несколько месяцев пролежал в прохладном сухом месте. Более того — он был забальзамирован! Наконец стало ясно, почему ни Катарина, ни Штеффи, открыв злополучную дверь в подвале, не почувствовали запаха… Епископ был напуган — так напуган, что от внимания Катарины это не ускользнуло. “Ты была там в тот день — почему ты мне не сказала? Я бы сразу договорился с полицией о неразглашении, я бы поменял дату слушаний, я бы…”. “Я пыталась Вам сказать”, — отвечала она, — “Я пыталась…”. А он ничего не отвечал. По сообщению полиции, причина смерти Клауса Майера пока не выяснена. Епископ умолял служителей закона повременить с распротранением этой информации в прессе, но было поздно: то ли через местных, то ли через говорливых сотрудников полиции, информация о найденном теле просочилась сперва в соцсети — в виде слухов, а затем и в СМИ — в виде ещё бо́льших слухов. Каких только легенд теперь не гуляет вокруг этой истории: кажется, она взбаламутила общественность даже похлеще, чем подзабытая трагедия с мнимым причастием отца Клауса к самоубийству Александра. Катарина боится за Шнайдера — ему теперь отвечать на вопросы. Его же просто закидают вопросами…
Заприметив через витринное окно кофейни профессора, прибывшего из Мюнхена в сопровождении своей дочери, Катарина переступает порог заведения и тут же оказывается по другую сторону мироздания. Мир трупов, интриг и шантажа сменяется миром кружевных скатёрок, горячего шоколада и присыпанных кокосовой стружкой свежих бисквитов.
========== 16. Столкновение ==========
Спустя полтора часа Катарина покидает кофейню и решает пересечь Ратхаусплатц напрямую, чтобы поскорее добраться до Ратуши. Ей сразу же приходится пожалеть о принятом решении: площадь уже заметно омноголюдила, и кроме туристов и местных жителей, под влиянием долгожданной хорошей погоды выбравшихся в центр города на прогулку, группки манифестантов тоже разрослись, а колориту всему этому разномастному собранию добавляют то там, то здесь мелькающие кислотно-жёлтые жилеты сотрудников полиции. Молодой женщине в одеянии, выдающем её принадлежность к одному из лагерей, не долго удаётся прогуливаться незамеченной. По пути к Ратуше она насчитала в свой адрес три скабрезных выкрика, пять одобрительных и несколько десятков молчаливых заинтересованных взглядов. То ли ещё будет — заседание пройдёт в одном из конференц-залов, и кроме заявленных выступающих на него аккредитованы местные журналисты и представители общественных организаций, а трансляция будет передаваться в интернет в онлайн-режиме, и многочисленная публика, собирающаяся следить за дебатами прямо на площади, уже ждёт начала представления.
Катарина подходит к служебному входу как раз в тот момент, когда у него тормозит служебный автомобиль епископа. Лоренц сегодня сам на себя не похож: он в чёрной сутане с лиловой окантовкой, множеством лиловых пуговиц и ярким кушаком, сверкает на всю округу лиловым же пилеолусом, и не только чёрный цвет выдаёт его настроение, но и непробиваемо серьёзное выражение лица. Публика привыкла видеть его вечно улыбающимся и раздающим шуточки направо и налево, и такая смена образа не укрывается от взглядов немногих журналистов, которым удалось проскользнуть ко входу сквозь заслон охраны.
— Господин епископ, прокомментируйте сообщение о смерти беглого отца Майера, — самая бойкая из нескольких представителей прессы подлетает к нему с микрофоном, и даже она смущена тяжестью взгляда, которым он её одаривает.
Жестом приказав охране не преграждать журналистке путь, он лишь сухо выдаёт:
— Без комментариев. Чуть позже мы созовём официальную пресс-конференцию и ответим на все вопросы.
— Но Вы подтверждаете гибель… — не унимается журналистка, однако Лоренц уже исчезает в дверях, оставляя ту растерянно таращиться ему вслед.
Катарине страсть как не хочется заходить в те же двери, но останься она ещё хоть на минуту на улице, и расстроенная журналистка за неимением рыбёшки покрупнее возьмёт в оборот и её, и чтобы избежать встречи с прессой раньше времени, сестра, сверкнув служебным пропуском и кивнув расступающимся перед ней охранникам, заходит в здание Ратуши.
Лоренц ждёт её, рассевшись на одном из изысканных диванчиков в центре просторного прохладного холла. Завидев монахиню, он что-то шепчет своей свите, и те моментально испаряются, оставляя его одного.
— Как же так, сестра, — начинает он издалека, — я думал, мы с Вами в одной лодке, а Вы, оказывается, даже не считаете нужным информировать меня о самых важных вещах, — затягивает он старую песню, но сестра и не думает отвечать, а он и не ждёт ответа.
Жестом указав на место рядом с собой он приглашает её присесть. Диванчик выполнен под старину, а может он действительно старинный, но претерпевший уже такое множество реноваций, что старины за новенькой обивкой и гладкими полированными подлокотниками уже не углядеть.