Но далеко продвинуться им не удаётся: действие безымянного полицейского вместо устрашения производит противоположный эффект. Подростки толпой наваливаются на бедолагу, валят на землю и начинают пинать. Тут уже настала очередь Катарины растеряться: в отличие от молодых настоятелей, её жизнь до монастыря не была тепличной, ей всякого довелось повидать. Да что скрывать: когда-то она сама была проблемным подростком: ночные вылазки со Штеффи навсегда осели ржавыми хлопьями на дне её и так небезупречной биографии. Обнося магазинчики, они с подружкой производили впечатление настолько развязное, что несчастные ночные кассиры дрожали, глядя в лица наглых малолеток, но Катарина прекрасно помнит, что для них самих, для наглых малолеток, не было ничего страшнее слова “полиция”. Полиция означала конец, с полицией встречаться было нельзя, а если уж не повезло и пришлось — вести себя следовало тише воды ниже травы, чтобы не дай Бог, не вызвать ещё больший гнев служителей правопорядка. То, что сейчас творится на Ратхаусплатц, шокирует её: современная шпана не только не боится привлечь внимания полиции, но и вступает с ней в открытый конфликт. Шок, потому что подобное может быть лишь признаком упадка, началом эры падения авторитетов. Уничижение авторитета власти, всех государственных институтов, самого порядка в конце концов. Германия и порядок — это синонимы, но кажется, тождества больше нет. Точнее, оно осталось, но лишь частично: пока одна часть населения всё ещё следует старым порядкам, чтя закон светский наравне с законом Божьим, другая часть населения признаёт только закон Божий, но Бог их чужой, и закон его — чуждый.
Четверо силовиков поспевают на выручку коллеге, на ходу раскидывая шантрапу в разные стороны. Двоих удаётся скрутить, и их волокут в сторону башни — за ней, рядом со стоянкой, припаркованы несколько дежурных полицейских автомобилей. Подростков именно волокут: обнаружив кольца наручников на сведённых за спинами запястьях, они отказываются идти, оставаясь валяться на брусчатке и истошно орать, пока их более удачливые товарищи снимают всё происходящее на камеры своих телефонов, снабжая видео агрессивными антиправительственными комментариями. В итоге полицейским приходится чуть ли не отдирать “пострадавших” от земли и, удерживая под мышками, тащить волоком сквозь толпу.
Инцидент тут же собирает зрителей. На крики слетаются все: не имеющие представления о сути конфликта туристы щёлкают камерами, манифестанты-католики выкрикивают лозунги в поддержку полицейских, в ответ на что их оппоненты начинают новую волну наступления, на этот раз уже не против полиции, а против тех, кто их поддерживает. И пока несколько полицейских управлялись с двумя хулиганами, на том клочке площади, что разделяет Ратушу и башню, начинается потасовка стенка на стенку.
Монахиня и настоятели оказываются чуть ли не зажаты между двумя противодействующими сторонами. Для того, чтобы пробраться к стоянке, им нужно пройти через толпу своих противников. Хотя, происходящее уже вполне напоминает войну, так что противников вполне можно назвать врагами. Понадеявшись на неразбериху, Катарина ныряет в столпотворение и тянет за собой своих спутников, двигаясь против течения людских масс. Она надеется, что разъярённые действиями полиции враги не обратят на них внимания. Она ошиблась. “Шармута-а!”*, — слышится совсем рядом, и вдруг с головы Катарины слетает фата. Оставшись с непокрытой головой, она чувствует себя абсолютно голой. Клерикальное одеяние — не только униформа, но и броня. Одежда, отмежёвывающая монахиню от общества и гарантирующая ей в этом обществе неприкосновенность. Оказывается, мертвы не только авторитеты, но и гарантии. Растерянная женщина ощупывает короткие пряди, будто проверяя, не слетел ли вслед за головным убором с неё и скальп. Ей кажется, что она задыхается, и поначалу она списывает нехватку воздуха и давящее чувство в горле на шок, но всё намного серьёзнее: кто-то сзади ухватился за массивную позолоченную цепь и использует её в качестве удавки. Крест болтается уже под подбородком, голова кружится, сестра беспомощно хватается руками за воздух, не в силах ни дотянуться до агрессора, ни даже позвать на помощь. Ушедшие уже далеко Шнайдер и Пауль не сразу замечают отставания коллеги. Не обнаружив Катарину рядом, Шнайдер останавливается сам, останавливает друга, и они оба озираются по сторонам, пытаясь выловить в толпе знакомый силуэт. Им удаётся это не сразу: они ищут монахиню по фате, а находят лишь задыхающуюся крашеную блондинку, чьё лицо перекошено ужасом. В глазах Катарины темнеет, и последнее, что она успевает заметить — это летящий на неё кулак. Кулак просвистывает возле её уха, и в ту же секунду она делает вдох. Едва осознав, что большe её ничто не удерживает, она глотает воздух, и тут же кто-то хватает её за рукав рясы и с силой тащит прочь. Кем-то оказался отец Пауль, и увлекаемая им Катарина успевает обернуться и увидеть распластавшегося на брусчатке молодого мужчину с заляпанной струящейся из носа в два ручья кровью чёрной бородой.
— Не отставайте, — чуть взволнованно проговаривает Пауль, — это небезопасно.
Поравнявшись с застывшим на месте Шнайдером, они уже собираются продолжить свой путь: до стоянки всего около десятка метров, но эпизод влечёт за собой последствия: всех троих берут в окружение сподвижники пострадавшего душителя. Отрезанные от пути ко спасению, Катарина, Пауль и Кристоф ждут расправы. Чёрные бороды мелькают вокруг, и пробивающиеся через них белые оскалы, и крепкие смуглые фигуры, головы в белых фесках, а некоторые — в чёрных платках. Все они составляют единую массу, готовую поглотить троих пленников, разжевать, хрустя костями, и выплюнуть то, что от них останется. “Господи”, — шепчет сестра, — “Господи, помоги”. Вдруг самый крупный из атакующих, тот, что секунду назад уже был готов накинуться на жертв, сгибается пополам и опускается на колени. На его лице, наполовину скрытoм арафаткой, отображается непонимание, неприятие, а сквозь пальцы, прижатые к правому боку, сочится кровь.
— Быстро за мной, — слышит Катарина совсем рядом знакомый голос.
За рухнувшим наземь раненым стоит Штеффи.
— Пришла повеселиться, а тут такое шоу-представление. Не можешь ты без проблем. За мной, святоши, — вновь командует она, и, не теряя времени на разбирательства, Катарина спешит за бывшей подругой, уводя за собой и обоих настоятелей.
Кое-как они добираются до стоянки. Чуя решительный настрой крупной женщины в чёрной майке, армейских штанах и запылённых берцах, встречные инстинктивно расступаются. Стоянка в оцеплении, Пауля и Кристофа пропускают по удостоверениям, они чуть ли не с разбегу запрыгивают в потрёпанный фольксваген, и больше в тот вечер Катарина их не видела. Задержавшись у пункта пропуска, сестра шарит по карманам в поисках своего документа и талончика на парковку.
— Как ты здесь оказалась? — её взгляд обращён к стоящей напротив Штеффи. — И что…