Пройдя некоторое время по коридору, от факела к факелу, мы остановились посередине, среди каких-то коробок и железных ящиков. Мейгбуна не было ни в одной камере.
— Кэп, ты уверен, что он на этом ярусе? — с сомнением спросил Рокки.
Капитан кивнул.
— Да, должен быть. Не зря же поставили блокпост. Хотя, стой...
Я почувствовал, как по телу ни с того ни с сего побежали мурашки, а пространство вокруг будто наэлектризовалось, поднимая волосы на моих руках дыбом.
— Засада! — заорал я и толкнул Вереска к стене. Тот упал за ящики и коробки. Я и остальные, не дожидаясь, тоже спрятались среди них. Топот сапог и грохот автоматных очередей, разорвавших черное пространство над нами, был настолько неожиданным, что в какой-то момент меня чуть не стошнило от ярких красок и абсолютного шума, в один момент обрушившихся на организм. Стреляли с той стороны, откуда мы пришли. И охранников, очевидно, было много. Только почему они сюда пришли? Неужели дело в тех парнях, которых мы обезвредили пять минут назад? Но не могли же они среагировать так быстро!
— Надо сваливать отсюда! — рявкнул Ветрогон, и, на мгновенье приподнявшись, дал короткую очередь в сторону врагов. Было неизвестно, задела она кого-то или нет.
— Под обстрелами не уйдем, — громко сказал Рокки. Высунув автомат вверх, он также дал короткую очередь вслепую. Один из охранников вскрикнул, поток пуль, летящих в нас, ушел в потолок. Что же, минус один. Уже неплохо.
— А что с той стороны? — спросил я Ветрогона, кивком головы указав в противоположную сторону. — Уйдем по коридорам?
— Вроде как да, если идти только прямо, — капитан снова дал несколько одиночных выстрелов. Несколько пуль просвистели прямо у нас над головами. — Но там...
— Нет времени, — ответил я и взялся за оружие. Бегите в ту сторону, мы попытаемся отбиться сколько сможем. Потом сразу за вами.
— Но... — Хорнет хотел было возразить, но не успел. Неожиданно одна из пуль, летящих со стороны охранников, настигла только привставшего было Вереска. Было видно, как фонтанчик черной кровь выскочил у него из груди. Через мгновение, словно подкошенный, он рухнул на пол.
— Вереск!
Все подскочили к нему. Мы с Рокки перестали экономить патроны и высадили в сторону врагов абсолютно все, что у нас было. Через несколько секунд затворы защелкали, будто говоря нам — извините, ребята, но все. Лимит везения исчерпан.
Друг тем временем умирал. Умирал неожиданно и быстро, как оно обычно и происходит, а не как расписывают в великих книжках. Голова бойца была на коленях Петровича, а тот сжал руку на груди Вереска, пытаясь сдержать кровь. Но, стоило лишь кинуть взгляд на несколько пулевых отверстий, чтобы понять: это бесполезно.
— Приятель... — я рухнул на колени. Охранники медленно приближались к нам.
— Ничего, — прохрипел Вереск и улыбнулся. В темноте, в которой мы научились видеть, было видно, как его глаза словно бы слегка дрожат. — Ничего, парни. Если не казнят вас, выберитесь отсюда. Ладно?
Кто-то кивнул, но никто не проронил ни слова.
— Ничего, — сказал он, и я почувствовал, как в горле встал ком. — Ничего. Это всего лишь смерть.
И его не стало.
***
Нахождение в тюрьме само собой подразумевает ограничение свободы. Если ты охранник, то частичное. Если ты заключенный, то почти полное. Когда сидишь достаточно, чтобы к этому привыкнуть, это уже становится не так уж и страшно. Но когда у тебя есть кто-то, кто близок тебе в месте заключения, и этот кто-то умер, а за стенами тюрьмы на него всем насрать, становится очень тяжело. Поэтому Вереска никак не похоронили и просто сожгли. Для мест вроде "Желтых камней" это было нечто вроде милосердия. И, говоря честно, мы были благодарны, что его тело не подверглось каким-либо насильственным действиям. Вот только чувство несправедливости никуда не делось — отличный солдат и не менее отличный парень, прошедший через ужасы Третьей мировой войны, сгорел в печке вонючей и дикой малайской тюрьмы, вдалеке от своего дома и страны, ради которых он здесь и оказался. И никто его не вытащил. Никто не явился в ЕМГ за нами. Не то, чтобы мы этого ждали очень сильно. Но было бы хорошо, если бы так сложилось. Жаль лишь, что эта история хоть и достаточно фантастическая, но все-таки реалистичная. В настоящей жизни спасения почти никогда не приходят в последние моменты. Они в принципе не приходят. А если и придут, ты — величайший везунчик на Земле. Вереск оказался не из таких. И не только он.
Жизнь текла дальше как обычно. Мы дрались в бойцовском клубе "Желтых камней", иногда побеждали, а иногда проигрывали. Лежали в больницах. После "инцидента" нас всех вернули по нашим камерам. Точнее, нам так сказали. Раскидали, в действительности, по другим местам. Только мы с Хорнетом почему-то остались жить по-соседству. Но был во всем этом дерьме и плюс: в "Желтых камнях" нас здорово зауважали. Не все, конечно. Хватало заключенных, максимально подлизывающих начальству. Но где таковых не бывает? В любом случае, наш авторитет ощутимо увеличился, и это нас определенно радовало. Мелочь, но приятно.
А еще через некоторое время меня, также неизвестно зачем, решили перевести. Уходить со своей камеры, особенно по-соседству с лучшим другом, не хотелось абсолютно. Но кто спрашивает?
Положив вещи, среди которых были и достаточно теплые, на постель в новой камере, я первым делом сделал то же, что и сделал в той, где очутился в первый раз: посмотрел в окно. Отсюда точно также было видно обрыв и море за ним, только чуть дальше и будто ниже. Чуть более нижний ярус, что я и так понял, когда спускался вниз, и немного другое расположение. Правда, было еще одно жирное отличие, которое я сначала не осознал, а когда осознал, думать об этом уже не думал — на этом этаже не было заключенных. Точнее, мне сначала так показалось.
— Черт, — раздался голос из-за стены. — Неужели ко мне подселили соседа? Эй, парень! Кем бы ты ни был, давай познакомимся, вдвоем будет не так уж скучно!
Я схватился за стенки решетки.
— Эй, ублюдки малайские! Вы решили посадить меня с этой тварью? Зачем?
— Боже, приятель, — Мейгбун, вскочив, заголосил, встав где-то слева и тоже схватившись за решетку. Видно его не было. — Это же ты, да? Ты! Я по голосу узнал.
— Можешь подавиться своим узнаванием.
— К чему такая агрессия? Ты разве не рад? Так давно хотел до меня добраться, и вот — я в паре метров.
— Лучше бы твоя голова висела на воротах этой тюрьмы, радости было бы куда больше.
— Как грубо. А я, знаешь, думал, что вас все-таки побили всех. Ну, в клубах. Ведь вы такие нежные.
— Себя видел? Или уже забыл, как я тебе ебло начистил во Франции? А, точно! А в Италии ты прямо-таки показал себя. Великий человек! Ха! — я сжал прутья решетки так, что мои пальцы побелели. Поток речи было не остановить. — Мейгбун, ты жалкая, трусливая шлюха, которая раз за разом стала позориться! Походу, уже вошло в привычку.
— По-крайней мере, я не вонючая грязнокровка из НРГ, у которой дружки дохнут один за другим как мухи, — заорал нацист, — и головки которых трескаются как орешки, стоит лишь один раз приложить усилие.
— Больной ублюдок!
— Жалкий выродок!
— Нацистская тварь!
— Я убью тебя точно также, как прибил того парня качка на площади, — бросил блондин. — Как убил азиата.
— Сначала попробуй достать меня!
— Это, вроде, ты все собирался сделать?
Наступила резкая тишина.
— То-то же, — было слышно, как Мейгбун сплюнул. — То-то же.
Адреналин растекся по всему организму. Сказать неожиданно стало нечего. Дернув плечами, я отошел к окну, затем немного походил и сел на свою койку. Тело начинало постепенно приходить в себя, медленно успокаиваясь. Успокоиться ему было тяжело. Мне успокоиться было тяжело.