Поднявшись, я открыл окно. Двор утопал в зелени и пахнуло дождем. Это был простой питерский двор, но от его вида на душе было так тепло, как не всегда бывает даже сидя на печке. Собравшись, я отправился на прогулку. Идя дворами, которыми никогда не гулял, я знал лишь, что двигаюсь куда-то к центру города, и это было единственным, что имеет значение. Через некоторое время дворы вывели меня к странному месту: неподалеку было очень шумно, но шум этот меня почти не достигал. Наверное, дело было в большом количестве весны. Я знал, что она забирает звуки себе.
Подняв голову, я увидел табличку. "Библиотека им. Е. М. Инир". Войдя внутрь, я не обнаружил никого, и немного удивился: разве может быть такое, что в библиотеке никого нет? В воздухе кружились пылинки, падавшие откуда-то с книжных полок. Солнечный свет, прорезая мрак, превращал их в золотые ресницы. Здесь было много разных книг: фантастика и фэнтези, приключения и поэзия. Я взял в руки "Хоббита" и на некоторое время погрузился в историю. А затем рядом что-то грохнуло, и я повернулся.
В целом облаке пыли, поднявшимся с пола от кучи книг, появилось лицо девушки. Когда пыль чуть рассеялась, я увидел, что у неё каштановые и удивительно прямые волосы. Глаза были зелёные. А ещё лицо у нее было таким красным, будто она съела перец чили и решила не запивать его молоком.
— Извините... Я случайно...
Будто тысячи молний вспыхнули в грозовом облаке одновременно — будто грозовое облако опустилось над пустыней, поднимая и смешивая ее пески. Я не знал, что это было, и знал прекрасно. И, прежде чем ответить, успел подумать, что не прав был Рокки, сказав на вокзале, что все закончилось. Нет. Может быть, все только начинается.
— Ничего, — я отложил «Хоббита» в сторону и стал помогать ей собирать книги обратно в стопку. Чтобы замять неловкую тишину, спросил: — Собираете материал для учёбы?
— А? Нет-нет, я работаю здесь... Ну как, подрабатываю, точнее, — она смущённо улыбнулась. Лицо у неё было по-прежнему красным. Я почему-то тоже смутился, и, отдавая ей стопку книг, сказал:
— Тогда мне повезло, — попытался улыбнуться, чувствуя, как начинают гореть уши, — я было подумал, что кроме меня в библиотеке никого нет.
Неожиданно девушка засмеялась, и её звонкий смех полетел между стеллажами и полками, пока она не прикрыла рот ладонью — мол, забыла, что в библиотеках нельзя шуметь.
— Нет... Ну, то есть, не бывает ведь такого, чтоб в библиотеке никого не было. Ну, в открытой, в смысле.
Я чуть не выпучил глаза, потом пробормотал:
— Да, я тоже самое подумал, когда заходил. Эта, как её, миндальная связь, не иначе.
Из глаз девушки посыпались весёлые искорки...
Глава 19. Последний бой
— Наверное, это наш конец.
— Конец? Нет, наш путь не кончается смертью. Смерть — лишь продолжение пути, начертанная всем. Серая, как дождь, завеса этого мира отдернется, и откроется серебристое окно, и ты увидишь...
— Что? Что, Гэндальф? Что увижу?
— Белые берега и за ними — далекие зеленые холмы под восходящим солнцем.
— Это неплохо.
— Нет... Нет конечно.
"Властелин Колец"
В день поединка Зоя была очень бледной — даже бледнее обычного. Болезнь, как бы мы с ней не боролись, убивала ее с каждым днем. Пусть она старалась этого не показывать, но только слепой не увидел бы, что это действительно было так. Тяжело описать чувство, когда твой любимый человек умирает, а выживет он или нет, зависит только от тебя. Да и то, не факт, что только. Что может человек сделать перед лицом смерти? Смерть — единственная в мире вещь, которая гарантирована нам всем. Мы можем не получить богатства или хорошую семью, можем не получить голод или войну, можем не получить отличного или плохого государя, но смерть обязательно получим. Вопрос заключался лишь в том, когда она придет, и больше всего мне на свете хотелось, чтобы за Зоей она пришла лет в девяносто. А еще лучше — пусть сначала бы она пришла за мною. И, пусть это эгоистично, я действительно этого хотел. Всем сердцем.
Когда я проснулся, она уже была на ногах. Я зашел на кухню, где она что-то готовила. Окно было открыто, и яркий солнечный свет заливал пространство. Снаружи щебетали в зеленой листве птицы.
Зоя готовила блины. Склонившись над ее ухом, я тихо прогудел:
— Сразу говорю, хочу со сгущенкой.
Жена слабо улыбнулась.
— Будут. Но тебе сладкое сегодня нельзя. Поэтому будешь есть с сыром и ветчиной.
— Меня это устраивает.
Зоя фыркнула.
— Еще бы! Сковородкой бы получил, если б не устраивало.
Тут во входную дверь постучали, и я поднялся.
— Пришли?
— Наверное. Сейчас посмотрю.
Я пошел в прихожую и открыл дверь.
Петрович, Дед и Огонек стояли снаружи.
— Доброе утро, парни.
— Доброе утро, чемпион.
— Проходите, будем завтракать.
Во время завтрака Дед с набитым ртом сказал:
— Это лумшие блимы которые я когда-либо ел.
Зоя улыбнулась.
— Вечно ты хвалишь мою стряпню.
Гаргарьин открыл набитый рот:
— Нимкамкая эмто не стрямпня. Емда бомгов.
Мы с Петровичем рассмеялись, а потом рассмеялись все, и смех заполнил всю квартиру. Отсмеявшись, некоторое время помолчали. Потом Огонек посмотрел на меня:
— Ты готов?
Я кивнул.
— Помнишь, чему я тебя учил?
Я кивнул снова.
— Хорошо. И все же я повторю: пусть результат этого боя безмерно важен, сосредоточься не на нем, а на своих действиях. В погоне за целью люди не видят того, чего делают, особенно в поединках. Твои тело и разум должны быть единым целом, потому что у Кронштадта точно так и будет.
— Я выиграю бой, — сказал я.
— И станешь Чемпионов Чемпионов, или как его там, — заявил Петрович. Дед было открыл рот, чтобы его поправить, как я ответил ему:
— Неважно, какие титулы мне это даст. Главное получить деньги и погрузиться на самолет. Ты нашел пилота? Который должен был лететь.
— Да. И самолет. Суммы, которую назвал, как раз хватит. Может, даже останется что-то.
— Хорошо.
Огонек кашлянул и все посмотрели на него.
— Прежде, чем пойдем готовиться, предлагаю... Помолиться. Как христиане. Знаю, что тут почти никто не верит, но все же.
Все переглянулись. Наши с Зоей глаза встретились. А затем все взяли друг друга за руки, положив те на стол, и склонили головы. Я закрыл глаза.
Я так давно не обращался к Тебе, потому что искренне уверен, что Тебя нет. Потому что если бы ты был, никаких войн, наверное, и в помине бы не было. Не произошло бы того, что случилось на Третьей мировой. Откуда в мире столько жестокости, если есть Ты, который может все? Что может человек против такой дикой злобы? Так или иначе... Так или иначе, все то дерьмо, что случилось со мной, не исключает все хорошее. Не исключает прекрасных людей, собравшихся здесь, чтобы помочь нам. Не исключает искренней дружбы и любви, любви чистой и светлой, какая, я думал, есть только в книгах, и ошибался. Несмотря на все ужасы, что со мной произошли, если Ты есть, Ты дал мне и много прекрасного, и, если так, я благодарен Тебе. И прошу Тебя только об одном: дай мне спасти ее, потому что иначе я не представляю, как мне жить дальше. Потому что одна она несёт такой свет, какой не несут и десятки других людей, живущих вокруг. Пусть это эгоистично, пусть это, может быть, лицемерно, но почему те, кто чинят погром, доживают до старости, воспитывая также своих детей, а те, кто достоит жить, умирают в тридцать лет? Почему так? Я не знаю, да и ты не ответишь. Сейчас это неважно. Дай мне спасти ее. О большем я не прошу. Аминь.
***
Парень, похожий на Джоша Хэмилтона. Полный, забитый битком, зал. Люди шумят и молчат, ожидая самого крупного и самого интересного боя последнего времени. Может быть, даже последних лет. Кто-то уже пьян, но даже те, кто пьян, смотрят на ринг, на Джоша Хэмилтона, выступающего с предварительной речью, разогревающего толпу. Его голос звенит, уходя к высокому потолку бойцовского клуба, туда, где горит единственная белая лампа, пока во всем другом пространстве царит мрак.