Детям запрещался доступ в царские спальни. Сестры, любившие дразнить брата Аркадия, говорили ему, что в этих покоях умер император Николай Павлович. По ночам, дескать, там бродит его призрак. Эта жуткая выдумка ему запомнилась надолго. А еще в его спальне, на втором этаже, на окнах вставили железные решетки, дабы ребенок, случись что, не грохнулся кубарем вниз, как это было при взрыве на Аптекарском. Сестры его за это дразнили и называли «елагинским пленником».
Распорядок дня на Елагине, по воспоминаниям, вообще был очень строг. Ровно в час дня в овальном зале появлялся Петр Аркадьевич со своими сотрудниками, и все садились за стол. Еда была обильная, но простая. Вино подавалось в парадных случаях, и на столе красовался лишь хрустальный графин с минеральной водой. После этого начинался прием посетителей. Деда поражали в его отце необычайная пунктуальность и точность. Он вспоминал, как полковник Голубев — адъютант принца Ольденбургского — рассказывал ему, как однажды прием назначили на вторую половину дня. Приехав, он был вынужден подождать пять минут в приемной: по какой-то причине Петр Аркадьевич задержался за завтраком. За это пятиминутное, непривычное для него опоздание прадед принес полковнику извинения. «Подумайте, — говорил потом он моему деду. — Неся на плечах все судьбы империи, председатель совета министров еще извинился за пять минут опоздания».
Раз в неделю Петр Аркадьевич отправлялся на катере в Петергоф с докладом государю. Дети сопровождали отца до пристани. Один из чиновников нес его тяжелый портфель, который был забронирован и мог служить щитом. Петергофское бдение порой затягивалось на всю ночь. Однажды, рассказывают, государь вызвал в три часа утра дежурного камердинера и попросил принести пива и сэндвичей с ветчиной и сыром — по три штуки для него и для Петра Аркадьевича. Дед говорил, что, когда им это рассказывала мать, он еще подумал, что государь скуповат: мог бы предложить и более обильное угощение. А еще дед вынес мнение, что царь был очень упрямый и очень трудоспособный.
Кстати, с царским угощением у моего деда связано одно личное воспоминание. Был в Петергофе какой-то официальный прием. Придворные лакеи разносили на подносах различные яства. Петр Аркадьевич засунул в карман большую конфету. Заметив этот жест, государь улыбнулся: «Вероятно, это вы припрятали для вашего сына. Так вот, скажите ему, чтобы он конфету не съел, но хранил ее бережно». Конфету мальчику вручили, и два дня он держался, а на третий встал утром пораньше, тихо крадучись, вышел из дворца, и в кустах съел запретную конфету. К счастью, о судьбе конфеты его так никто и не спросил.
От того времени в семье сохранилась фотография, снятая на широкой террасе Елагинского дворца. Маленький Аркадий с грозным и воинственным видом сидит на деревянной лошадке. Стоящий сзади Столыпин держит руку на его плече. Рядом сестра деда Наталья. Сидящая на земле на другом конце снимка Ольга, как я уже сказал, была убита большевиками в 1920 году.
— Считается, что покушение на Аптекарском острове морально сломило Столыпина. Так ли это?
М. К.: Как вспоминала Мария, случившееся стало для него большой моральной драмой. После того дня он сильно переживал за собственных детей, за всех убитых и искалеченных — а тогда на месте погибло 24 и было ранено более 30 человек. Столыпин считал себя косвенным виновником их страданий и смерти. Однако на людях выглядел собранным и спокойным.
А. С.: Дед вспоминал, что Петр Аркадьевич почти не знал страха. Да и в тот роковой вечер в Киевской опере, когда в него в упор выстрелил Богров, он стоял один, без охраны, прислонившись к рампе. Он относился к этому равнодушно, зная, что рано или поздно будет убит.
— С вашего позволения, давайте остановимся на этом событии. Существует версия, будто бы перед тем, как ехать в Киев, Столыпин нескольким своим приближенным жаловался на боли в сердце и говорил, что боится обратно не вернуться. Какие-нибудь сведения о состоянии его здоровья сохранились в семье?
А. С.: У него были проблемы со здоровьем, но ему, как у нас в семье принято считать, приходилось отодвигать заботы о нем, потому что большая государственная работа не давала возможности заняться лечением болезней.