— А кем вы себя ощущаете, Владимир Владимирович?
— Не узнавшему меня человеку говорю, что я помесь, дворняжка. Но если всерьез, более всего чувствую себя дома во Франции в целом и в Нью-Йорке в отдельности.
— Мне казалось, вы все о себе рассказали, а тут недавно признались, что двадцать лет назад переболели раком, но публично сообщили об этом лишь сейчас.
— И сделал по той причине, что присоединился к движению Stand Up To Cancer — «Вместе против рака», участвовал в рекламной кампании и продолжу в будущем. Смысл акции — собрать большие деньги, которые станут распределять между разными лабораториями, но работающими сообща и на один результат. В 1993-м мне повезло трижды: во-первых, болезнь рано обнаружили, а это стало возможным, поскольку я каждый год прохожу полное медобследование. Для меня это такое же правило, как чистить зубы утром и вечером. Во-вторых, помогло, что все случилось в Америке, где медицина на очень приличном уровне. И третье: Фил Донахью был знаком с выдающимся онкологом Патриком Уолшем, и тот виртуозно сделал мне операцию. А вообще, конечно, рак нельзя назвать везением…
— После болезни ваше отношение к жизни изменилось?
— Я умею преодолевать отчаяние. Хотя для меня важно, чтобы кто-то из близких погладил по головке, успокоил, сказал: «Ну что ты, не расстраивайся, все будет хорошо». Знаете, помогает! Я человек эмоциональный…
— А проститься с иллюзиями, о чем пишете в последней книге, получилось?
— По-прежнему могу ошибаться в каких-то оценках, но глобальных заблуждений, определяющих жизнь, уже нет. Вылечился! Это как с раком: предпочитаю знать, чем пребывать в плену надежд, мол, рассосется. Не надо ждать, пока шарахнет, лучше взять в руки скальпель… Мне ведь скоро восемьдесят! Сам не верю, тем не менее, как говорится, медицинский факт. Неприлично в таком возрасте заниматься самообманом.
— У вас род долгоиграющий?
— По-разному. Папа умер рано, в 66 лет, маме было 75. Две отцовские сестры, мои тетки, прожили до 93 и 96 лет соответственно. Так что… Три раза в неделю по утрам играю в теннис, дважды хожу на фитнес, девушки иногда даже поглядывают в мою сторону. Словом, возраста не ощущаю и ритм жизни снижать не собираюсь. Сейчас завершаем монтаж восьмисерийного фильма о Германии, который в октябре должен пойти в эфире Первого канала. Это будет не веселая история и не рассказ о красивых местах и достопримечательностях, как было с США, Францией или Италией, а серьезный разговор на непростые темы. Название «Германская головоломка» говорит само за себя.
— Рискну предположить: вы немцев не шибко любите, Владимир Владимирович.
— Отвечу определеннее: долгое время я их ненавидел. Но был вынужден решить внутренний конфликт, поскольку дочь двадцать два года живет в Берлине, замужем за немцем, и внук мой по-немецки говорит значительно лучше, чем по-русски. Отношение к Германии у меня изменилось, тем не менее не могу простить и забыть, что сотворили нацисты, и всякий раз начинаю рыдать, когда вижу документальную хронику о концлагерях и гетто. Это дикий ужас! Немцы сделали многое, чтобы очиститься от той заразы, но открытые вопросы остаются и сегодня. На них мы попытались дать ответ в фильме. Еще одно путешествие запланировано в сентябре в Англию.
— Опять с Ургантом?
— Ване сложно вырываться из Москвы из-за его собственной программы. Он же не только ведущий, но и продюсер. Нам он может дать не более двенадцати чистых рабочих дней, что маловато, хотя тоже неплохо. Посмотрим, что получится. Если все сложится, к марту закончим монтаж.
— Аккурат к вашему юбилею.
— Сам себе сделаю подарок. Почему бы, собственно, и нет?