— Правда, что после смерти мамы вы вытатуировали у себя на руке литеру «М»?
— Это был наивный, детский поступок. Расковырял кожу иголкой, потом вывел букву чернилами. Со временем они оплыли, буква стала больше напоминать китайский иероглиф. Теперь-то я понимаю, что о близких людях нужно сохранять память в душе и сердце, а не делать пометки на руках. Сейчас многие делают наколки на теле в честь жен или подруг, это неправильно. Можно исписать все тело, но если не приходить на могилы близких, чтобы вспомнить их и поговорить, это превращается в показуху.
— Вы часто навещаете могилы родных?
— Часто. Мама была похоронена в Харькове, после смерти отца я перевез их в Москву и перезахоронил здесь. Отец прожил долгую жизнь, но он же ушел из семьи. Естественно, бабушка немного натравливала меня на него. Говорила, что мамы не стало в том числе и из-за этого... Мы с ним не общались очень долго, первый раз встретились, когда я уже оканчивал школу. Отец оказался прекрасным человеком, я его очень люблю. Он был трудоголиком, беспокоился о семье и обо мне. Да и люди его вспоминают очень по-доброму.
Знаете, я был уже солидным человеком, а бабушка мне все повторяла: «Вот я умру, и ты станешь взрослым». Я пожимал плечами, мол, как же, я и так взрослый. Понял эти слова, только когда ее — старейшего члена семьи — действительно не стало. Когда ты становишься самым старшим, главой рода, взрослеешь окончательно. А при живых родителях можно оставаться ребенком и в 70 лет. Какие бы они ни были — старые, больные, — можно приехать к ним и на время опять стать маленьким.
— Вы очень сентиментальны, похоже. Наверное, не раз навещали места, где выросли?
— Я и сына с дочерью возил в Харьков, мы заходили прямо в мою бывшую квартиру. Я даже хотел купить этот дом, сделать там больницу или что-нибудь в этом роде. Но в здании расположилась телефонная компания, пока решить этот вопрос не получается. При всем том я нахожусь в очень теплых отношениях и с мэром Харькова, и с губернатором области... Когда я впервые вернулся к родным пенатам, в душе возникло какое-то странное чувство. Знаете, как в фильме «Когда деревья были большими». Я рассказывал своим детям, какое высокое крыльцо стоит перед домом. Пришли, а там крошечное крылечко, почти приступочка. Ребята так до конца и не поняли, в каких условиях жил их отец. Для этого ведь мало просто увидеть. Нужно пожить хотя бы неделю: постоять в очереди в туалет, помыться в тазике.
— Еще надо было уметь постоять за себя во дворе.
— В детстве я был азартным спорщиком. Это качество, кстати, сохранилось во мне до сих пор. Или ты докажешь, что чего-то стоишь, или тебя будут гонять. Дрались до первой крови, лежачих не трогали. Часто сходились улица на улицу, район на район. Я даже в боксерскую секцию ходил. Шрам над левой бровью — это привет из детства. Бровь мне разбили на ринге. Но это не самое сильное повреждение, у меня есть и более серьезные шрамы. Когда папин приятель, чемпион страны по боксу, узнал, что я занимаюсь футболом, то отвесил подзатыльник и на следующий день отвел меня в «Трудовые резервы». Моим первым тренером был Игорь Ефимович Штернберг — очень сильный наставник. Но футбол я все-таки не бросил, параллельно с боксом продолжал гонять мяч.
— Какой главный урок вы вынесли из воспитания улицей?
— Не верь никому, смотри на людей через черные очки. Лучше ты ошибешься и потом извинишься, чем тебя обманут. Я также очень рано научился не ждать подарков от Деда Мороза, а добиваться всего сам. Наш дом располагался в самом центре Харькова, недалеко от сада Шевченко. Это был очень благополучный район, моими одноклассниками являлись дети работников обкома и горкома, сотрудников прокуратуры. Мы называли их мажорами, хотя среди них были чудесные ребята. Но, естественно, бабушка не могла на свои средства купить мне все то, что позволяли себе их родители. Тогда я и понял, что нужно пробиваться самому. Про меня в школе учителя говорили: «Мальчик хороший, но толку из него не будет. Ничего его не интересует». Я приходил в класс, наспех читал заданное, если вызывали — отвечал. А после окончания урока тут же забывал, о чем шла речь. Оценки у меня были хорошие, школу я окончил без троек. Но просто не понимал: зачем? Бабушка говорила, что дороги у меня всего две: одна — в вуз, другая — в тюрьму. Если выберу вторую, у бабушки есть таблеточка, которая завершит все ее страдания. И показывала какую-то белую пилюлю, как я теперь понимаю, обычный анальгин. В институт инженеров коммунального хозяйства я пошел только ради бабушки. В то время в голове были такие мысли: пойду работать в пункт рембыттехники, буду зарабатывать 300 рублей в месяц, плюс еще 200 под столом. Стану после окончания института инженером — годам к пятидесяти дорасту до начальника какого-нибудь строительства с окладом в двести рублей. Но институт я так и не окончил. Сейчас я иногда чувствую, что знаний мне не хватает. А тогда этого просто не понимал.