— Ладно. Тогда последнее суждение, хотя, думаю, оно не понравится ни вам, ни Сергею. В этой истории вы оба, похоже, оказались жертвами и заложниками. Пусть и с разных сторон.
— Я со школьной скамьи был большим поклонником Филина, относился к нему с пиететом. У нас разница в выпуске четыре года. С 2005-го мы сидели вдвоем в одной раздевалке и часто общались. Когда Сергей организовал письмо против меня и сам собирал под ним подписи, я перестал разговаривать с ним.
— Николай, я не адвокат одному и не прокурор другому. Да и спрашивал не об этом.
— Отвечаю. Сергей позволил использовать себя против меня. А может, это и был его план. Но я на роль жертвы не гожусь. Как объяснить? Когда бежишь по дороге, а впереди большая лужа, надо ускорить шаг, чтобы меньше обрызгаться. Если остановишься, увязнешь. Вот и пытаюсь не сбавлять темп…
— Но на сцену уже не выйдете?
— В середине июля должен танцевать в Лондоне. Не с Большим театром. Хотя и на той же площади, где стоит «Ковент-Гарден»…
— И как билеты? Продаются?
— Не интересовался. Знаете, я двадцать девять лет на сцене и за эти годы ни разу не посмотрел через глазок в занавесе на зрительный зал. Никогда в жизни! Я по-другому устроен, неужели не поняли?
Быть! / Искусство и культура / Искусство
Быть!
/ Искусство и культура / Искусство
О режиссере Дмитрии Крымове рассказывает актер Валерий Гаркалин
Наши отношения с Димой Крымовым очень личные. Потому что родились из моей самозабвенной любви к Эфросу, его отцу, и преклонения перед его мамой Натальей Анатольевной Крымовой. А свел, сблизил нас поэт Андрей Чернов, который сделал совершенно новый перевод «Гамлета». Никаких планов не было, просто общий интерес к словесности. «Хорошо бы поставить этот перевод», — заметил я по окончании чтения. «А Гамлета кто сыграет?» — подхватил Дима. Ответил не задумываясь: «Я и сыграю». Представляете, только что отгремели «Ширли-мырли» — и вдруг на сцену Театра Станиславского Вася Кроликов выходит в роли принца датского в спектакле режиссера, который никогда еще ничего не ставил, а был известен как хороший художник и сын знаменитых родителей. Он замечательно придумал спектакль, позвав эфросовских артистов. Клавдия репетировал Николай Волков, Гертруду — Ольга Яковлева. Получилась история о семье, об отце, матери, брате и сестре, о любимой, о друге... Мы размышляли о человеческой природе и о том, как легко можно разрушить и даже уничтожить то, на чем строится вообще человеческая жизнь. Вот это так прозрачно стало в нашем «Гамлете». Никаких философствований, экзистенциальных вопросов. Конечно, знаменитый монолог остался, но он звучал по-другому и не был главным. Главным стал монолог антивоенный: «Идут за славой 20 тыщ самцов / К своим могилам, как к чужим кроватям...» Это был единственный момент спектакля, когда мой герой повышал голос. Здесь он не был в одиночестве и нигде не прислонялся «к дверному косяку». Он никогда не был один. Он был раздираем сложившейся ситуацией, ибо все, что он натворил, он натворил не рефлексируя, не раздумывая, а ровно наоборот. Вот что было важно.
С этого спектакля начался путь режиссера Дмитрия Крымова. А я исправно по его звонку приходил за несколько дней перед каждой следующей премьерой, чтобы помочь с артистами. Не потому, что сам он не справляется, но ведь его труппа состоит из моих учеников разных поколений. Он, как хищник, отбирал всегда самых тепленьких, чистеньких, хорошеньких. Однажды Дима позвонил мне и попал во время урока, я говорить не мог, извинился, а он не сразу отключил телефон, увлекся и прослушал все занятие. Мне было приятно, когда он потом признался, что готов бы был каждый день внимать моим рассуждениям об артисте. Но вообще-то он часто прикидывается, будто ничего в нашем деле не понимает. Крымов любит, когда идет процесс придумывания спектакля. Атмосфера царит демократическая, каждый предлагает и кричит, шумит, перебивает. Назвать это профессиональным репетированием крайне трудно. Его спектакли не рождаются в муках, а изобретаются весело, по-хулигански, сочиняются с детской наивностью. Но наступает момент, когда он садится в зал и превращается в зверя, беспощадного и жестокого, не побоюсь сказать — палача актеров.