И зачем только он дал согласие на этот брак?
Ведь он не знает эту царевну со смешным именем Серафима, и совсем не хочет узнать, несмотря на то, что она добрая, скромная, хозяйственная, и, может быть, даже умеет умножать столбиком.
Или, скорее, именно поэтому.
Мне ведь нет до нее никакого дела.
Я не люблю ее.
Сколько бы мы ни прожили вместе – мы будем чужими людьми.
Так кому все это надо?
Фима-Фима-Серафима... Какая ты?.. Зачем ты согласилась на эту нелепую свадьбу? Зачем я согласился? Почему я не сбежал куда-нибудь, где о Лукоморье отродясь не слышали, чтобы забыть обо всем и сгинуть навеки?..
Хотя тебя, наверное, никто и не спрашивал – бедная маленькая испуганная девочка... Приграничный конфликт, благо родной страны... Зато десяток крестьян теперь точно будут знать, чьи это два гектара неудобий.
Что я делаю?..
Что я ТУТ делаю?
И Иванушка, пока не поздно, пока не передумал, кинулся к двери...
Заперто.
– Откройте!.. – затарабанил он в дверь. – Эй, кто там!.. Откройте!!!..
– Это мы – дружинники Денис Пчела да Семен Полушапка, ваше высочество, – отозвался из-за двери почтительный голос одного из дворцовых охранников. – Вас ваша матушка запереть изволили, сказали, что на всякий случай, и ключ с собой унесли, а нас караулить приставили. Не извольте серчать – мы люди подневольные, ваше высочество.
– Ну, ладно, – пробормотал царевич, бросился к окну и быстро глянул вниз – не стоит ли там кто, можно ли прыгнуть.
Внизу стояли.
Четверо дружинников с алебардами из дружины самого Дмитрия.
Заметив выставившуюся из окошка белобрысую голову охраняемого объекта, старший из них помахал ей рукой и прокричал наверх:
– Не извольте беспокоиться, ваше высочество! Пока мы здесь – муха не пролетит незамеченной!
– И это радует, – упавшим голосом похвалила их голова и спряталась.
Бежать было поздно.
Мимо окна Ивана проехал отряд всадников в иностранных доспехах, а за ними – золоченая карета с царским гербом Лесогорья...
Свадебные церемонии и обряды Иванушка прошел как в полусне.
...Хоровод лиц – знакомых и незнакомых, под конец сливающихся в одно лыбящееся бородатое лицо в кокошнике...
...Гул голосов как шум водопада...
...Мышцы лица, сведенные от напряженной улыбки, которая могла обмануть разве что слепого – каждый раз, как только ему удавалось расслабиться, тут же под бок его тыкала матушка и суфлировала: "Улыбайся!.. Улыбайся!.."...
...Запах нафталина и столь ненавистного гвоздичного масла от традиционных свадебных облачений лукоморских наследников престола, пошитых еще чуть не основателем их династии... ...Нечто тихое, покорное, дрожащее, закутанное в непроницаемое расшитое золотыми цветами покрывало, так безмолвно следующее за ним, что временами в его голову закрадывались сомнения, а есть ли там, под всей этой парчой, бархатом и шелком, человек...
ОНА в числе прочих подошла его поздравить.
ОНА поцеловала его по-сестрински в щечку и пожелала долгих и счастливых лет в браке.
ОНА подарила ему рубаху, которую она собственноручно вышила лукоморскими красными петухами и желтыми стеллийскими квадратными волнами.
И единственным, о чем он теперь мечтал, была та часть свадебного пира, где гости кричат "Горько!", а жених напивается так, как будто не будет завтрашнего дня...
И вот, наконец-то, свадебное застолье.
Неизвестный доброжелатель подсунул царевичу вместо горькой водки сладкую наливку, и поэтому неопытный Иванушка только тогда понял, что перебрал, когда, в очередной раз, продрав глаза и потряся какой-то чужой и непослушной головой, обнаружил себя в незнакомой, сильно натопленной полутемной комнате с бескрайней кроватью с горой разнокалиберных подушек посредине и охапками цветов на полу.
Могильной плитой склепа захлопнулась за спиной дверь.
От этого жуткого звука он чуть не протрезвел, обернулся и оказался лицом к... к тому месту, где под слоем всей этой не менее пыльной, чем его фамильные одеяния, роскоши должно было быть лицо, кажется, какой-то лесогорской царевны.
Его жены.
Неверной левой рукой Иванушка попытался найти край покрывала, чтобы выпустить все еще боящуюся проронить хотя бы слово девушку на волю, но, не найдя, стал тянуть его в одну сторону, в другую, вперед, назад, пока, наконец, случайно не задел золотую диадему на макушке неподвижной, как испуганное изваяние, фигуры.
Покрывало спало, и перед его пьяными очами предстала ухмыляющаяся волчья морда.
Дало ли о себе знать длительное нервное истощение, была ли это поздняя стадия безумия или ранняя – белой горячки, Иванушка так и не понял.
Не издав более ни звука, он медленно закатил очи, выронил из правой руки едва початый штоф с наливкой и кулем обрушился на пол.
Когда через несколько минут Иван осторожно пришел в себя, он уже лежал на кровати без сапог, а на него с издевательской улыбочкой поглядывал сидящий рядом с невидимыми под сарафаном поджатыми по-сулеймански ногами, Волк.
– Т-ты... что тут делаешь? – сделал попытку приподняться Иванушка. – Как ты тут оказался?.. И где моя нев... жена?.. Что ты с ней сделал?
– Что-что... – пожал плечами Волк. – Убил по дороге и закопал в лесу. Что же еще-то?
– ЧТО???!!!.. – царевича словно катапультой подбросило. – Да что ты такое!.. Да как ты!.. Да...
– Да дурак ты, Иванушка, – снисходительно махнул рукой Волк, невзначай сбивая уже почти поднявшегося было на локте Ивана обратно.
– Это почему это я – дурак? – нетрезво нахмурился царевич. – Хотя, да... Ты это уже говорил... И, скорее всего, ты прав... Ты знаешь, что со мной произошло, после того, как мы расстались?.. Хочешь, расскажу? Вот, слушай...
И тут какая-то мысль заскочила невесть откуда в его голову, и Иванушка осекся, помолчал, обдумывая ее, и, наконец, задумчиво проговорил:
– А послушай, Сергий... Я тут немножко перебрал... кажется... чуть-чуть... на свадьбе... Слушай, у меня же сегодня свадьба была с какой-то этой... как ее... не помню... А, вспомнил! Царевной. Так вот, ты, случайно, не моя галлюцинация?..