- Ну, здравствуй, Ваня, - говорит царевна.
- Ага... это... то есть... ты это, Мань, откуда здесь?
- А это я тебе, Ваня, снюсь. Голову тебе, понимаешь, напекло, и царевны всякие сниться начали.
- А-а-а-а-а... - тотчас успокоился Иванушка и руку под голову подложил. - Ежели снишься, тогда ладно. Снись дальше. Будем разговоры всякие разговаривать.
- А знаешь ли ты, Ваня, отчего я тебе снюсь?
- Отчего?
- Оттого что ты, Ваня, влюбился в меня без памяти. Влюбленным, знаешь, всегда предмет обожания снится.
- А чего ж ты мне ночью тогда не снилась?
- Вот дурак. Порядочной девушке, видишь ли, до свадьбы к юноше ночами являться неприлично. Даже и во сне. Я тебе лучше днем являться буду. Вот как заснешь на этом самом месте - так я тебе и приснюсь.
- Ну и ладно. Тоже мне, счастье великое. И ничего я в тебя не влюбился. Да еще без памяти. И не думал даже. Мне вот, может, давеча сосед Игнатьич верхом на корове Милке приснился. Так что ж, скажешь, я в них обоих влюбленный, что ли? Так не в моем они, знаешь ли, вкусе. Игнатьич - тот староват, пожалуй, будет, а Милка хромает на правую заднюю...
- Ой-ой... корова тебе приснилась, потому что ты пить хотел и о молоке подумал, и еще потому что кругом у тебя тут коровы. А сосед приснился... не знаю, почему сосед.
- Это оттого что психоаналитик из тебя, Мань, ну вот никудышний. Я бы, конечно, мог тебе по полочкам все разложить... но к чему? Ты и сама-то - фантом моего подсознания...
- Сам ты фантом, - обиделась Марья. - А я царевна. И ты в меня влюбленный. Только и мечтаешь, чтобы к батюшке моему явиться и в жены меня попросить.
- Неа, - зевнул Ванюша, - я ж тебе не Васька-балбес, чтобы... - тут у Ивана глаза сами собой закрылись, и он потихонечку засопел.
- Тьфу ты, - сплюнула царевна, - ну и сам дурак.
Переоделась она снова в свои лохмотья, шкуру ослиную сверху накинула, и в дом к Степановне возвратилась.
- Что ж, девонька, - спрашивает ее хозяйка, - отнесла ты сыну моему пироги?
- Отнесла, - отвечает. - Только спал он под деревом так крепко-прекрепко да сладко-пресладко, что я и будить его не решилась. Оставила корзинку с ним рядом.
- Ну и спасибо тебе, милая, - улыбнулась Степановна, - небось, найдет. А ты бы, девонька, помогла мне покамест. Старая я уже, да и устала с утра-то...
Ну, согласиться Марья, конечно, согласилась, а только никакая работа у нее не спорилась. Взялась полы в избе мести - такую пылюку подняла, что сама расчихалась. Села овощей к ужину почистить - все пальцы себе ножом изрезала. Пошла гусей кормить - так те ее чуть до смерти не защипали...
- Экая ж ты неумеха, - вздыхала Авдотья Степановна. - Ну вот прямо как сыночек мой младшенький. Его ж за то сызмальства Иванушкой-Дурачком и прозвали...
- Матушка Авдотья Степановна, да я ж научусь! - всхлипывала царевна, а про себя думала: нипочем мне этой науки не освоить... А еще думала: это какой же такой, интересно, Иванушка-Дурачок, когда он герой великий?
К вечеру, замаявшись, Марья снова заснула до возвращения Ивана с Василием, а назавтра все в точности повторилось. Проснулась царевна к полудню, а Степановна уж все дела по дому переделала. Вызвалась Марья сама на сей раз обед Иванушке снести, взяла корзинку и свой сундучок и на дальний луг отправилась. По дороге еще во второе свое красивое платье переоделась - то, что золотой нитью шитое - и явилась к пастуху красавицей-царевной.
- Здравствуй, Ваня!
- А-а, привет-привет! О чем сегодня расскажешь, о сон моего разума?
- Хммм, ты меня уж лучше прекрасным виденьем называй.
- Ну какая разница? Все равно сплю.
- Ну и спи себе. - Присела царевна на траве возле Иванушки, голову его на колени себе положила. - Ничего я тебе рассказывать не стану. Лучше уж ты мне расскажи.
- Что ж тебе рассказать такого?
- А вот почему ты, к примеру, воин великий, коров тут пасешь? А еще я в деревне слыхала, будто тебя тут отродясь не Иваном-героем величали, а Иванушкой-Дурачком. Это как же так выходит?
- Да очень просто. Потому что не воин я никакой, и уж не герой-то тем более.
- Да ведь меня-то ты спас? И против разбойника сдюжил...
- Эх, царевна! А еще из подсознания. Я ж и не спасал тебя вовсе! То есть не тебя я вовсе спасал, а брата свово - балбеса непутевого...
- Как так? - озадачилась Марья. Глядь, а Иванушка уже снова спит сладким сном. Стала она его трясти и тормошить, а только у Вани-богатыря и сон был крепкий - не добудишься. Ушла царевна в досаде. "Ах, негодяй, - думает, - я тебе покажу, как дрыхнуть! А мне теперь что - от любопытства лопнуть? Ну, ничего, ты у меня еще все расскажешь..."
И на третий день отправилась Марья к Иванушке на дальний луг.
Так уж вышло, что как раз в этот день и в этот же час одна из девок деревенских - охотниц за женихами - решила пастушка навестить. Вот идет девица и видит, что прямо перед ней в ту же сторону спешит приживалка Авдотьина в ослиной шкуре. Не захотела девка юродивой показываться, пошла следом незаметно. И видит: зашла безумица оборванная за дерево... а вышла из-за него красавица в дивном платье. Ни дать ни взять - царевна али княжна какая. А может, и вовсе фея. Колдовство! - решила девка и опрометью наутек кинулась.
А царевна, нарядившись в третье из своих бальных платьев - то, что бриллиантовыми звездами вышито, - явилась снова к Иванушке. Встала над ним и руки в боки уперла.
- Н-ну? - спрашивает так грозно.
- Ну чего - ну? - зевнул Ваня, открывая один глаз. - Хоть бы поздоровалась.
- Здоров будь, - не очень-то приветливо буркнула Марья. - Рассказывай давай.
- Между прочим, это ты мне снишься, а не я тебе. Чего это ты в моем сне раскомандовалась?
- А того! Что я, в тебя, может, влюбилась за то, что ты меня спас! А ты и не спасал, оказывается, вовсе! Рассказывай, говорю!
- Дура ты, Марусь. Хоть и царевна. Да разве этак влюбляются - за то, что спас? За что-нибудь влюбиться никак нельзя. И если ты, Мань, в меня влюбилась - так это не потому что я тебя спасал или не спасал, а просто так - потому что влюбилась.
- А ну не увиливай! - топнула ногой царевна. - Выкладывай уж давай все.
- Ну чего кричать-то? Щас расскажу...
И рассказал Иванушка царевне все как было. Осерчала Марья не на шутку.
- Я, - говорит, - думала, ты герой великий! Думала, ты жизней свой за меня рисковал! Я-то, дура, все ноги истоптала, пока тебя нашла! В чистом поле ночевала, хлеб черствый ела! В шкуре ослиной ходила! А ты... ты... дурак ты, - прошептала наконец царевна, расплакалась и прочь убежала.
А девка та, что Марьино превращение чудесное видела, тем временем в деревню воротилась и прямиком к Степановне кинулась.
- Авдотья Степанна! Авдотья Степанна! Че расскажу-то! Нищенка-то ваша...
- Та погоди ты, - замахала руками Степановна. - Отдышись попервой, да спокойно и расскажешь, чего там у тебя.
- Ну Авдотья же Степанна! Приживалка ваша, говорю... Ослиная Шкура...
Словом, рассказала девка, как дело было, да еще от себя кой-чего присочинила. Вдова ей, конечно, не поверила попервоначалу, да та ее за собой потянула - мол, место-то я приметила, где колдунья обличье уродливое с себя скинула, сами увидите...
Подошли они на то место - глядь, и впрямь лежат под деревом лохмотья да шкура ослиная.
- Видать, - говорит Степановна, - заколдованная она у нас. А давай-ка мы эту шкуру возьмем сейчас и спалим. Поглядим, что будет.