— Начнем, помолясь!
И глухо шлепает маца, шуршат листы, стучит пресс.
Обложенные досками, обтянутые кожей, собираются в избе печатные книги.
Их берут к митрополиту.
А от митрополита развозят по всей Руси.
Псалтырь. Евангелие. Букварь…
Самые нужные богослужебные книги, которых так не хватает.
Книги, по которым вызнают грамоту русоголовые русские ребятишки.
Книги, которыми начинается новая жизнь народа.
За выверенными, сличенными с греческими подлинниками текстами будущих книг чаще всего Иван Федоров ходит к попу Сильвестру, к думному дьяку Ивану Михайловичу Висковатому и к царскому любимцу Алексею Адашеву.
Поп Сильвестр по-прежнему живет в государевом дворце, по-прежнему сидит в царевой думе, подает советы. К нему по-прежнему наведываются узнать, в духе ли, царь Иван Васильевич, не обождать ли с прошением или жалобой. Но со времени болезни царя, со времени заступничества Сильвестра за князя Владимира Андреевича Старицкого поп потерял любовь и доверие царицы Анастасии.
Ходит слух, что царица и ее родня всячески настраивают Ивана Васильевича против Сильвестра. И царь, видимо, слушает наветы внимательно.
Он не забыл поездки по монастырям и свидания в Песношской обители со старцем Вассианом. Старец рек царю:
— Если хочешь самодержцем быти, не держи советника ни единого мудрейшего себя: понеже сам лучши всех; тако будешь тверд на царстве и всех иметь будешь в руках своих. Если же будешь иметь мудрейших около себя, по нужде будешь послушен им!
Передают, после этих слов Вассиана царь обнял его и прослезился. Сказал будто бы:
— Лучшего совета мне не дал бы и отец!
Так было или не так, а одно всем ведомо: с каждым годом все упрямей и строптивей становится царь. Раздражается, если противоречат. Все норовит вершить сам. О мире с боярами твердит, а старые обычаи рушит, местничества знать не хочет, опять людишек не по родам, а по их заслугам перед ним возвеличивает.
Вон их сколь же появилось, этих новых дворян-то: и Грязные, и Малюта Скуратов, и Кушниковы, и Постники, числа несть!
Кто верх возьмет? Неведомо. Но кто-то возьмет.
То-то Сильвестр всегда настороже. Выпытывает, какие слухи по Москве ходят.
Ивану Федорову тошно быть доносчиком. Пожимает плечами.
Сильвестр глядит из-под седых бровей подозрительно.
Недоволен.
Еще горше видеться с Иваном Висковатым. Помнятся допросы думного дьяка о латинских книгах, его угрозы. Со времени же суда над Башкиным, к коему и дьяка припутали, Висковатый вовсе озлобился.
Знал Иван Федоров Башкина. Книги ему продавал. Никогда, бывало, Башкин так не уйдет, а примется рассуждать о писании, на споры вызывает. Эх, довызывался, бедняга!
Явился в великий пост к священнику Благовещенского собора Симеону и давай вопросы задавать. Равен ли Христос богу-отцу? Есть ли хлеб и вино кровь и плоть господня? Имеет ли силу покаяние?
Симеон стал образумливать Башкина, а тот ни в какую!
— Ты-де потому не отвечаешь, что сам не знаешь! Ты ложь творишь!
Приволок из дому Беседы Евангельские, зачал противоречия в них выискивать и требовать у Симеона:
— Объясни! А если не можешь, значит эти книги не истинны и верить им нельзя!
Матвея Башкина без долгих разговоров взяли под стражу в подвал царева дворца, посадили на цепь.
Вызнали: собирал у себя на дому таких же искателей, умствовал о существе сына божия, отрицал святую соборную и апостольскую церковь, говоря, что вещественное в вере ничего не значит, что бог в душе, а не в иконах, что жития святых — сказки; вдобавок всем дворовым волю дал…
Пока вызнавали у Башкина его ересь добром, он упорствовал.
— Покаяние ваше бессмысленно есть! — заявил. — Надо не каяться в грехах, а не совершать их! Вы же рабов имеете в государстве христианском! Объясните мне: совместимо ли сне с писанием? Токмо на постановления соборов ваших не ссылайтесь! Эти постановления гнусными попами к их выгоде писаны!
Видя таковое упорство еретика, пригрозили ему дыбой и клещами. Тогда лишь и прозрел. Покаялся и всех сообщников выдал. Да со страху, поди, и лишнего наплел. Игумена святотроицкого Артемия назвал. Игумен, мол, пока в Нилову пустынь не удалился, беседовал с ним и о книгах лютеранских любопытствовал. Да вот и думным дьяк Висковатый на беседах бывал…
Башкина, Артемия и Ивана Висковатова судили на соборе митрополит и царь.
Призывали на суд и Ивана Федорова, чтобы показал, что знает об еретиках.
Вызов встревожил Ивана Федорова. Он не одобрял Башкина, но сочувствовал ему: по недомыслию ведь страдает. Артемия же просто жалел. Понимал, не из-за лютеранских книг игумена преследуют. Восстал Артемий против осифлян-стяжателей, которые церковь в вотчину свою, землями и рабами владеющую, превратить хотят.