— Слышали, государь! — за всех ответил Федоров.
— Не забывайте! А вам, бояре и дьяки, мой особый наказ: мастерам печатным помехи ни в чем не чинить, в деньгах и бумаге не утеснять их!
Вперед выдвинулся дьяк Иван Михайлович Висковатый.
— Исполним, как сказал, государь.
Царь поклонился иконам, перекрестился и двинулся к сеням. Уже в дверях остановился, повелел:
— Первые листы мне пущай пришлют. Ныне же.
Печатники остались одни. Андроник Тимофеев пожал руку Федорову.
— С удачей тебя, Иване! Гляди, в цареву милость взойдешь!
Федоров обнял его.
— И тебя с удачеЙ! Всех вас, ребята, с удачей! Господи! Сбылось! Начнем теперь работать от души…
Веселые покинули двор. Стрельцы заперли за печатниками ворота. На Никольской еще не разошелся народ. Обступил Федорова и товарищей.
— А ну, годи! — сказал Федоров своим.
Он обвел толпу радостным взглядом, расправил плечи:
— Люди московские! Ныне наладили по царскому велению штанбу для книг! Призваны ересь посрамлять и латинян, и посрамим их во славу церкви и всего люда христианского! Зане веруем в господа бога нашего Иисуса Христа и святую троицу! Зане вам послужить хотим!
ГЛАВА VII
Митрополит Макарий тихо скончался полгода спустя после открытия печатни.
Накануне его навестил государь. Долго пробыл один у постели умирающего, вышел из опочивальни быстрым шагом, ни на кого не глядя, дергаясь лицом.
Маврикий, постаревший, осунувшийся, тайно поведал Федорову: умолял митрополит царя учинить мир в царстве, не казнить более бояр, оставить пьяное питье и разврат.
— А государь?
— Бегал по опочивальне, жаловался, бранился… Сказал, что не хочет о боярах слышать. Что не митрополитово дело сие — за изменников заступаться…
— Да-а-а…
— Большим бедам быть, Иване! Чую! — озирнувшись, молвил Маврикий. — Уж если и с церковью святой государь ссору замыслил, не видать добра на Руси…
Федоров молча кивнул головой.
После отпевания Макария он не пошел в печатню, ноги сами привели к дому.
Сидел, положив голову на руки, думал.
Многим он был обязан митрополиту. В Москву призвал, поддерживал, если трудно приходилось, от клеветы защищал… Был добр и заботлив, и хотя не всегда прям, а порою лукав, слаб, как всякий человек, но стремился, чтобы по правде жизнь учинилась, всем блага хотел…
Кто заменит Макария? Нет равных ему по уму среди нынешних архиереев. Не будет больше рядом с царем духовного отца, который мог бы смягчить сердце Ивана Васильевича.
Что-то ждет теперь государство?
Как своя судьба сложится?
Не поднимут ли головы старые враги?
Опасения Ивана Федорова начали сбываться поразительно скоро.
Уже на пятый день после избрания в митрополиты архиепископа чудского Афанасия новый владыка призвал к себе печатника.
Маврикий успел предупредить:
— Навет на тебя…
Афанасий был толст, лицом кругл, но полнота его шла, видно, не от здоровья, а от скрытых немощей. Карие, с неуловимым взглядом глаза нового митрополита — в непрерывной мышиной беготне.
Начал Афанасий с визга. Потрясал каким-то листом, не давая его Федорову в руки, поносил печатника, не скупясь на грязные слова.
Иван Федоров угрюмо ждал, когда Афанасий выдохнется.
Потом спросил:
— Пошто срамишь? В чем я виноват?
— На колени, на колени стань, раб лукавый! С кем говоришь, язычник? Страх божий потерял!
Иван Федоров, потемнев, опустился на колени.
— Распустил вас покойный Макарий, царство ему небесное! Распустил! Воли много дал! Возомнили о себе!.. Ты кто есть?
— Государев печатный мастер.
— За что сана лишен?
— Не лишили меня сана… Жена у меня умерла…
— А с какой бабой посля жил?
— То мамка сыну была, владыка.
— Врешь, сатана! Всем ведомо!
Иван Федоров молчал.
— Признавайся, пес! Принеси покаяние!
Федоров через силу проговорил:
— Каюсь, владыка… Да то давно было…
— Молчи! Давность греха не оправдывает! Суесловить привык, гляжу! Ты что ж? В блуде жил и священных книг касался, нечестивец? А?
— Касался, владыка.
— Ага!.. Правду, стало быть, что не почитаешь ты бога! Правду? А?
Иван Федоров поднял мрачные глаза.
— В господа бога нашего верую свято.
— Свято? А пошто латинские книги хранишь? Пошто с лютеранской библии рисунки срисовывал?