Одна беда: и Белинский, и Валишевский не могли считаться «профессиональными историками». А потому ученое сообщество продолжало переписывать друг у друга страшные сказки, а образованная публика предпочитала роман Толстого – талантливый, увлекательный, яркий… и почти ничего общего не имевший с реальным прошлым.
Но если вернуться к дошедшим до нас источникам, там обнаружатся прелюбопытнейшие вещи, категорически не сочетающиеся с мифом о «безумном тиране»…
Самое интересное – народ (который у нас отчего-то принято уничижительно именовать «простым») в массе своей… к Ивану Грозному, сатрапу, тирану и зверю, относился не то что доброжелательно, а с неприкрытой любовью! За редчайшими исключениями Грозный в народных песнях, сказках и преданиях постоянно предстает как добрый и справедливый царь, пекущийся о народном благе!
И если бы все ограничивалось фольклором… Вот что в свое время с неприкрытым удивлением писал польский шляхтич Рейнгольд Гейденштейн, участник войны с Россией 1578–1582 гг.: «Тем, кто занимается историей его царствования (речь, понятно, идет о Грозном. – А. Б.), тем более должно казаться удивительным, что при такой жестокости могла существовать такая сильная к нему любовь народа, любовь, с трудом приобретаемая прочими государями только посредством снисходительности и ласки, и как могла сохраниться необычная верность его к своим государям. Причем должно заметить, что народ не только не возбуждал против него никаких возмущений, но даже выказывал во время войны невероятную твердость при защите и охране крепостей, а перебежчиков вообще было очень мало. Много, напротив, нашлось и во время этой самой войны таких, которые предпочли верность князю даже с опасностью для себя, величайшим наградам».
Игра приобретает интерес… В самом деле, в царствование Грозного массы практически не использовали двух своих извечных способов к сопротивлению: мятежей и побега за границу. Можно, конечно, и это объяснить «патологическим страхом» перед тираном – но следует учитывать, что полностью закрытой границы тогда не существовало, «пограничники» стояли лишь на главных дорогах – так что всякий, решивший сбежать в ту же соседнюю Польшу, без особого труда мог туда пробраться чащобами. Но – не бежали. И мятежей не поднимали. И вовсе уж нелепым будет привлекать «страх» в качестве объяснения стойкости защитников крепостей.
Относись они к Грозному отрицательно, кто им мешал сдаться и жить потом припеваючи в той же Польше? Католицизм тут никак не мог выступать в качестве пугала: Польша тех времен (точнее, Речь Посполитая, объединенное польско-литовское государство) была страной довольно-таки веротерпимой. Массированные гонения на православие начнутся лишь сотню лет спустя – а во времена Грозного чуть ли не половину населения Польши составляли православные (от крестьян до крупнейших магнатов), так что русский человек никакого дискомфорта там не чувствовал бы…
Но – не сдавались, несмотря на заманчивые обещания противника. Страх ни при чем. Следует искать другое объяснение.
Есть отдельные умники, которые его «находят» в якобы «рабской психологии» тогдашних русских людей. Мол, такими уж холопами они были не только по названию, но и в душе своей, что испытывали нечто вроде мазохистского экстаза, когда Грозный их мучил и тиранил – и, сладострастно закатывая глаза, просили:
– Огоньку б пожарче, милостивец… И к пяткам бы… Ох, хорошо! А теперь бы батогами по спине, да с оттягом… И щепки под ногти не забудь, милостивец, сатрап наш обожаемый!
Чушь собачья, господа мои! Прежде всего потому, что русские тех времен, даже крестьяне, вовсе не были рабами. Крестьянин всего-навсего был привязан к земле системой наподобие пресловутой советской прописки, а это, простите, никак не рабство. Настоящее рабство было оформлено «Соборным уложением» только в 1649 г.
В том, что покорность Грозному и откровенная к нему народная любовь были основаны не на страхе, окончательно убеждают железные исторические факты: позже, во времена Романовых, народ как раз полной мерой, можно сказать, на всю катушку использовал те самые два способа: мятеж и бегство. Все царствование Петра прошло под знаком непрестанных бунтов, мятежей, заварушек и восстаний, от мелких, быстро подавлявшихся драгунским эскадроном, до стрелецких бунтов и восстания Булавина, против которого посылались регулярные армейские полки.