Разумеется, когда вельможи из окружения Ивана III стали называть себя «холопами» великого князя, это вовсе не означало, что они превратились в несвободных людей — его «невольников», подобно вельможам современника царя Ивана султана Сулеймана Великолепного. Они сохраняли не только свою личную свободу, они могли свободно распоряжаться своей родовой собственностью — вотчинами, например, передавая их как заупокойный вклад в какую-нибудь обитель. Они даже имели полное право претендовать на соответствовавшие знатности их происхождения военные и административные должности, и великий князь не мог передавать эти должности менее знатным людям. Однако характер отношений правителя даже с кругом его советников не мог не претерпеть существенных изменений. Правитель теперь уже не был обязан обсуждать с ними все важные вопросы, а мог решать их, как жаловались некоторые современники Василия III, «сам третей у постели». При этом стало караться не только неповиновение каким-либо распоряжениям великого князя, но и просто критика его действий. В 20-х годах XVI века сын боярский Иван Никитич Берсень-Беклемишев, член одного из наиболее знатных московских боярских родов, был уличен в том, что он порицал великого князя за перемену «старых обычаев», и был за это приговорен к смертной казни.
Хотя оба рассмотренные выше представления о характере власти государя имели разное происхождение и сложились в разной среде (первое — в кругах духовенства, второе — в сфере отношений правителя и его светских вассалов), в жизни они вовсе не отделялись одно от другого непроходимым барьером и не были достоянием только той среды, в которой сформировались. Великий князь Василий III, несомненно, чтил память Иосифа Волоцкого и покровительствовал его обители не в последнюю очередь потому, что ему глубоко импонировали сложившиеся там представления о природе его власти. Эти представления были хорошо известны и светскому окружению отца Ивана IV. В беседах с австрийским послом Сигизмундом Герберштейном советники Василия III называли своего государя «свершителем божественной воли» и «держателем ключей Божьих».
Существующие представления о характере власти государя, в сущности, не противоречили друг другу, а разным путем вели к общему выводу, что власть правителя не подлежит каким-либо ограничениям со стороны его подданных.
Практика общественной жизни середины XVI века, времени зарождения «сословного общества» в России, не отвечала такому идеалу правителя, но никто и не пытался ставить под сомнение сложившиеся к этому времени представления о власти.
Это противоречие наложило свой отпечаток на формирование личности Ивана IV и как политического мыслителя, и как государственного деятеля.
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ ИВАНА IV
В одной из предшествующих глав книги мы приводили обращенные к царю слова старца Артемия: «И сам измлада Священное Писание умееши». Не исключено, однако, что эти слова были простой любезностью. Все, что мы знаем о жизни царя до его встречи с Сильвестром, никак не говорит о его пристрастии к размышлениям над книгами. Однако после этой встречи положение должно было измениться. Сильвестр был, несомненно, образованным книжником. Об этом свидетельствуют уже его послания, полные цитат из Священного Писания и творений отцов церкви. Известны и принадлежавшие Сильвестру рукописи (большая их часть сохранилась в составе библиотеки Кирилло-Белозерского монастыря); среди них имелись и тексты Священного Писания (в их числе и «исторические» книги), и сочинения отцов церкви и византийских писателей более позднего времени, и труды русских книжников XV—XVI веков (в том числе и «Просветитель»). В его собрании были даже греческие рукописи — редкое явление в русских книжных собраниях этого времени.
Несомненно, Сильвестр должен был приобщать воспитанника к чтению книг и в беседах с ним постоянно обсуждал прочитанное. Успеху наставлений Сильвестра способствовало то, что он не был единственным образованным человеком среди тех, с кем молодой царь постоянно общался в 50-е годы XVI века. Выдающимся знатоком древнерусской книжности был глава русской церкви митрополит Макарий (о чем речь пойдет ниже), высокообразованным человеком проявил себя и один из создателей крупнейшего памятника русской исторической мысли XVI века — «Степенной книги», духовник царя протопоп Благовещенского собора Андрей. Но и среди светских лиц в окружении царя имелись люди, чья ученость не уступала учености духовных эрудитов и книжников. Так, незаурядными богословскими познаниями обладал молодой в то время руководитель Посольского приказа, дьяк Иван Михайлович Висковатый, о чем достаточно ясно говорят его критические замечания по поводу иконографии кремлевских икон, заказанных Сильвестром. Несмотря на свой возраст, образованным книжником был и молодой аристократ, горячий почитатель Максима Грека, князь Андрей Михайлович Курбский, принадлежавший в 50-е годы к кругу близких друзей царя.
Косвенным, но убедительным свидетельством глубокого знания царем древнерусской книжности, знания, значительно превосходящего обычные, средние знания в этой области, могут служить сравнительно немногие известные нам факты, касающиеся формирования в эти годы царской библиотеки.
Хотя тексты Священного Писания являлись для людей русского Средневековья высшим авторитетом, широкое распространение в древнерусской письменности получили лишь те тексты из книг Ветхого и Нового Завета, которые читались во время богослужения. Рукописи, предназначенные для чтения, в особенности рукописи книг Ветхого Завета, были сравнительно редки, обычно они включали в себя лишь несколько библейских книг, а часть книг Ветхого Завета в эпоху Средневековья вообще не была переведена на славянский язык. Первый полный славянский перевод Библии был создан лишь в самом конце XV века по инициативе новгородского архиепископа Геннадия. Те книги Ветхого Завета, переводы которых в славянской письменности отсутствовали, пришлось перевести с латинской Вульгаты. Но и после выполнения этой работы рукописи с полным славянским текстом Библии оставались в России большой редкостью. Между тем именно такая рукопись была написана по заказу царя монахами Иосифо-Волоколамского монастыря в 1558 году. Таким образом, Иван IV принадлежал к кругу тех немногих людей, кто еще до печатного издания славянской Библии в Остроге на Украине в 1580 году имел в своем распоряжении полный славянский текст Священного Писания.
Настоящей энциклопедией, в которой были собраны все «душеполезные» книги, известные в древнерусской письменности, стали Великие Минеи четьи, созданные по инициативе митрополита Макария. Огромное собрание текстов книг Ветхого и Нового Завета, житий святых и похвальных слов им, сочинений отцов церкви, поучений, посланий и толкований было распределено в рамках годового «круга чтения» на двенадцать громадных месячных книг — с сентября (первого месяца церковного года) по август. Работу над созданием такого свода Макарий начал в 1529/30 году, когда был еще новгородским архиепископом и мог заниматься поисками книжных богатств лишь в пределах своей Новгородской епархии. Работа продолжалась в течение двенадцати лет и завершилась созданием 12-томного собрания — так называемого Софийского комплекта Великих Миней четьих, предназначенного для хранения в Софийском соборе Новгорода Великого.
Работа по собиранию и литературной обработке текстов продолжилась после возведения Макария на митрополичью кафедру и завершилась в начале 50-х годов XVI века созданием нового, еще более грандиозного свода, по объему превысившему в два раза Софийский комплект. Помимо многих сочинений, разысканных для этого свода в книжных собраниях разных городов России, собрание было пополнено житиями многих русских святых, канонизированных на церковных соборах 1547 и 1549 годов. Новое 12-томное собрание митрополит Макарий в ноябре 1552 года дал вкладом в главный храм Русского государства — Успенский собор Московского Кремля. Во вкладной записи митрополит с чувством гордости писал, что в его энциклопедии «все святыя книги собраны и написаны, которые в Руской земле обретаются». Ничего подобного история древнерусской письменности еще не знала.