И вот, когда подготовленное Макарием собрание еще не было передано в Успенский собор, в Новгороде началась переписка Софийского комплекта четьих миней, но на этот раз «повелением самодержавного царя и великого князя Ивана Васильевича». Как видно из записи одного из писцов, Мокия, надзор за работой был поручен священнику Софийского собора Фоме. Но кроме него работу многочисленных писцов, выполнявших царский заказ, контролировали и власти Новгорода. В записи от июня 1554 года Мокий простодушно признавался, что, когда «он не послушал того священника Фому», то было ему тогда «прещение велико с яростию от Федора от Сыркова» — дьяка, представлявшего в Новгороде особу государя.
Переписанный в Новгороде Софийский комплект Великих Миней четьих был затем пополнен недостающим материалом из Успенского комплекта и рядом новых текстов. Огромное 12-томное собрание «душеполезных книг», от которого до наших дней дошло лишь 10 томов, еще в XVII веке находилось в царских палатах. Так, благодаря предпринятым усилиям, молодой царь к концу 50-х годов стал обладателем самого большого в стране собрания произведений духовной письменности, сохранившихся в древнерусской письменной традиции.
С большой долей вероятности к тому же времени следует отнести и начало коллекционирования царем исторических текстов, которые в более поздние годы легли в основу многотомного иллюстрированного изложения мировой и древнерусской истории — созданного по заказу царя так называемого «Лицевого свода». Некий итальянец, посетивший Москву в 1557 году, записал, что в «настоящее время... император (Иван. — Б.Ф.) много читает из истории Римского и других государств» и все это имеет в Москве «на своем языке». С этой целью для царя копировали тексты из «Толковой палеи», древнерусские переложения византийских хроник и даже переведенный с латыни роман Гвидо да Колумна «История разрушения Трои».
Все это позволяет думать, что именно 50-е годы XVI века стали для молодого царя временем усиленных занятий над книгами. В результате он приобрел те познания богословия и древней истории, благодаря которым позднее неоднократно удивлял иностранных собеседников, а у русских людей последующего времени получил почетное прозвище «словесной мудрости ритор».
Можно не сомневаться, что в круг чтения монарха очень рано должны были войти и упоминавшиеся выше сочинения древнерусских авторов, в которых шла речь о природе власти русского государя, и известные в древнерусских переводах сочинения византийских писателей о природе власти византийского императора.
Прочитанное, по крайней мере в первые годы занятий, он должен был обсуждать со своим наставником и сравнивать с его наставлениями. Поэтому следует снова вернуться к этим наставлениям и рассмотреть те их стороны, о которых в предшествующем изложении еще не было речи.
В послании Сильвестра Ивану IV представление о характере и назначении власти русского царя сформулировано с гораздо большей силой и убеждением, чем даже в разбиравшихся выше сочинениях Иосифа Волоцкого. Уже в самом начале послания Сильвестр приветствует молодого царя как «самодержца вечна, православныя веры истинного наставника, на Божиа враги крепкого борителя, Христовы церкви столпа неколебимаго».
Выраженное в преамбуле убеждение, что важнейшая обязанность монарха учить подданных истинной вере и вести их по пути к спасению, далее настойчиво и неоднократно повторяется. Именно царь должен «праведную добродетель исполнити и осквернившееся очистити и заблудшееся на рамо (на плечи. — Б.Ф.) взяти и ко Христу привести». Бог, обращается к царю Сильвестр, «нарек тя... начальника, судию и пророка». Таким образом, на носителе высшей власти лежит выполнение не только отрицательной задачи — очищение общества от носителей вредных учений, еретиков, но и воспитание этого общества в духе истинного христианского учения.
Для выполнения этой своей важной миссии монарх избран самим Богом. Он «скипетры царствия великого державу по закону прием крестной силой царя царем и господа господом». У Сильвестра не было сомнений и во всемирном характере этой миссии, которая отнюдь не ограничивается границами России. Не случайно он писал, обращаясь к царю: «Господь Бог... нарек тя... вождя и учителя всемирна». В послании князю Александру Борисовичу Горбатому Сильвестр писал о «христолюбивом Российском царствии, хотящем быти в последняя времена», а в послании царю он называл Российское государство царством, которое «в веки не подвижетца» (то есть не перестанет существовать). Исторической миссией именно этого государства и его главы является утверждение во всем мире единственной истинной веры — православия. Именно во исполнение этой миссии и были предприняты походы на Казань, так как «зело бо хощет сего Бог, дабы вся вселенная наполнилася православия». В послании князю Александру Борисовичу Сильвестр с удовлетворением писал, что именно Иван IV продолжает в настоящее время дело первого христианского императора — Константина Великого: «Самодержец всеа Россиа... Божиею благодатию уподобися царю Костянтину, тою же царскою багряницею обложен есть, те ж правоверия хоругви в руку своею благочестно содержит».
В послании к царю Сильвестр рисовал образ мировой христианской монархии, которая возникнет под его эгидой: «Обладаети от моря и до моря, и от рек до конец вселенныя — твоя (то есть будут принадлежать тебе. — Б.Ф.) и поклонятца тебе все царие земстии и вси языцы (народы. — Б.Ф.) поработают тебе. И честно будет имя твое перед всеми языки и помолятца тобе всегда и весь день предстоят перед тобою».
Как видим, есть веские основания полагать, что не от кого иного, как от своего наставника молодой царь должен был воспринять представление о том, что он избран Богом для того, чтобы вести своих подданных по пути к спасению и распространять по всему миру истинную веру — православие. Это представление стало основой взглядов самого Ивана IV на характер собственной власти, хотя некоторые выводы, к которым он при этом пришел, заметно разнились с рекомендациями Сильвестра.
К сожалению, мы совсем не знаем, как складывались политические взгляды Ивана IV. Однако мы можем составить довольно четкое представление об окончательной форме, которую они приняли в первой половине 60-х годов, по тем предельно ясным, чеканным высказываниям о власти, которые рассыпаны на страницах его Первого послания Курбскому. (Более поздние сочинения царя не вносят в вырисовывающуюся здесь картину ничего принципиально нового.)
В ряде случаев очень полезный комментарий к этим высказываниям дают политические экскурсы в таком выдающемся памятнике русской исторической мысли, как «Степенная книга» («Книга степенна царского родословия, иже в Рустей земли в благочестии просиявших богоутвержденных скипетродержателей»). Памятник этот представляет собой изложение событий русской истории, но не в обычной для русской летописной традиции форме погодного изложения, а как ряд последовательно помещенных биографий правивших Русской землей государей. В каждом из очерков — «степеней» — помещена биография государя, которую сопровождают сочинения о митрополитах и святых, живших в годы его правления. Памятник был создан в первой половине 60-х годов XVI века рядом известных книжников под руководством многолетнего духовника царя протопопа Благовещенского собора Андрея, принявшего в 1562 году монашество под именем Афанасия. Изложение строилось на материале сложившихся в более ранние десятилетия летописных сводов (прежде всего Никоновской летописи) и житий святых, но тексты подвергались идейной и стилистической обработке; в них неоднократно вносились отсутствовавшие в источниках «Степенной книги» характеристики отдельных правителей, событий и периодов русской истории.
Уже сам замысел создания в начале 60-х годов памятника, в котором должна была быть выявлена и показана роль правителей в развитии Русского государства, вряд ли мог исходить от кого-либо иного кроме Ивана IV. О близости политических взглядов царя и идей, положенных в основу исторической концепции «Степенной книги», лучше всего говорит включение значительных фрагментов из этого источника в состав «Лицевого свода» — выполненного по заказу царя иллюстрированного изложения всемирной, а затем и древнерусской истории.