— Господин Янков, покиньте сад иначе я вас арестую! — раздался окрик.
Янков с хмурым видом молча показал на толпу. Околийский бросился в гущу, и Кондарев воспользовался случаем пробраться в сад. Свист и улюлюканье заглушали перебранку возле буфета. Молодежь напирала и задорно кричала:
— Держись! Держись! Тю-у-у! Ни шагу назад!
Продвигаясь вслед за полицейскими, Кондарев добрался до первого ряда опрокинутых столиков и увидел рассыпавшийся цепью взвод жандармов с примкнутыми шты ками. В тот же миг подпоручик, командир взвода, неестественно визгливым голосом скомандовал приготовиться к стрельбе.
Лязг затворов заставил толпу отпрянуть назад. Началась паника, завизжала женщина. Толпа навалилась на стойку, послышался звон разбитого стекла.
— Господин офицер, покиньте немедленно сад! — проревел околийский начальник Хатипов. — Кто дал вам право? Здесь есть гражданская власть, полиция!
— Плевал я на вашу полицию! — вскричал вне себя мертвенно-бледный подпоручик, размахивая обнаженной саблей, а другой рукой пытаясь выхватить из кобуры револьвер.
В общей суматохе, среди криков, визга и давки Хатипов сцепился с офицером. В руках у нескольких молодых людей сверкали револьверы, какой-то мужчина в исступлении рвал на себе рубашку. Высокая брюнетка с гвоздикой за ухом бранилась с солдатами. Рев позади становился все грознее.
Взвод начал отступать без команды. Растерявшиеся солдаты с опаской поглядывали на напиравшую толпу.
— Назад! — кричал Хатипов, пытаясь остановить людей.
Кондарев потянул его за рукав.
— Позвольте народу выразить свое возмущение, господин начальник!
Хатипов обернулся и бросил на него полный бешенства взгляд.
— Не допущу побоища, не позволю вам лезть на трибуну, тявкать и сеять смуту!
— Вы создаете пропасть между собой и населением!
Хатипов, брызгая слюной, яростно прошипел:
— Ты мне зубы не заговаривай!
В это время неподалеку от буфета чернобородый мужчина, забравшись на стол, размахивал шляпой. Шагах в двадцати от него образовали еще одну трибуну. Выплыл новый оратор, и его сиплый голос заскрипел, как граммофонная игла. Хатипов позвал полицейских и бросился к ораторам.
Кондарев сразу же узнал в новоявленном ораторе Тодора Генкова. Толпа сгрудилась около трибун. Долговязому бородачу удалось овладеть вниманием толпы.
— Вышвырнуть легавых! — надрывался чей-то голос.
— Если вы не знаете законов, я научу вас соблюдать их! — кричал Янков.
— В силу фактов и общественных стремлений!.. Социал-демократы — гремел бородатый оратор.
Кондарев оттеснил к буфету позеленевшего от злобы околийского начальника. Несколько человек продирались сквозь толпу к бородачу, который, извиваясь во все стороны, с броскими жестами обращался к толпе.
— Стащите его с трибуны! Долой предателей!..
Возле стойки зазвенели пивные бутылки, взлетели в воздух трости. Женщина с гвоздикой за ухом что-то горячо рассказывала тощему господину с траурным крепом на шляпе. За буфетом слышались ругань и возгласы возмущения.
— Драку затеяли, а за солдата некому заступиться, — говорила женщина с гвоздикой.
— Не вмешивайся, Пауна! — сказал Кондарев, узнав свою соседку.
— Как не вмешиваться! Избили до смерти солдатика в клубе, накажи их господи!
— Какого солдатика?
— Говорят, из Ямбола он. Послали его вызвать войска, а он уперся, вот офицеры и избили его.
— Да денщика Балчева, лодыря этого, — сказал господин с крепом на шляпе.
— Теперь у офицеров нет денщиков, — заметил Кондарев.
›- Как бы не так! Вроде и нет, а выходит, есть; вы ничего не знаете. А я знаю этого парня.
Кондареву хотелось порасспросить его еще, но в это время из буфета донесся отчаянный крик, а за ним отвратительная брань. Что-то упало со звоном и разбилось вдребезги.
— Что вы делаете, люди? — раздался испуганный крик.
Многие, махнув рукой на оратора, побежали глазеть на обезумевшего содержателя буфета, который в отчаянии швырял на пол что попало. В толпе смеялись. Более благоразумные собрались расходиться по домам, считая, что больше не будет ничего интересного. Все оживленно комментировали события, поминали поручика Балчева и начальника гарнизона. Сквозь общий шум доносились отдельные слова из речи Генкова:
— …Они верные церберы буржуазии… буржуазный общественный порядок… В трудные минуты для капиталистических заправил… рост коммунистической партии…
Кондарев вспомнил прерванную перепалку с Янковым, его слова: «Мы воспитываем массы в честности, готовим их к революции», и происшедшее показалось смешным и глупым. Добрая половина толпящихся здесь людей — мелкие буржуа и ремесленники — далека от правильной политической оценки событий, но все они задыхаются от ненависти к офицерству. Достаточно одного пламенного слова — и они ринутся к офицерскому клубу, чтобы расправиться с истязателями. Но все это, как обычно, закончится речами; народ разойдется, подавив недовольство, коммунисты устроят обычную демонстрацию с пением «Интернационала» и «Дружной песни»,[53] и от разношерстной толпы останется сотни две, половина из них — ротозеи и бродяги, которые идут за Янковым.