У ворот монастыря сошла с возка, кинула ездовому:
- Ворочайся домой, не надобен ты мне. Пешком доберусь.
И уже вслед проворчала:
- В святые места паломники за тыщи вёрст хаживали.
Церковь бревенчатая, низкая, у самых монастырских ворот. Вошла Марфа, осмотрелась. У стены несколько монахов скучились. В стороне крестьянская семья на богомолье пришла. Встала боярыня у самого амвона, перекрестилась, отбила несколько поклонов.
Воздух в церковке тяжёлый, спёртый. Старенький поп тихим, дрожащим голоском читал молитву торопливо, неразборчиво. Марфа разглядела блаженного в темноте храма. Он звенел веригами и жёг Борецкую взглядом.
Подошла Марфа, поцеловала его мосластую грязную руку и протянула узелок.
- Михайлушко, страстотерпец, гостинчик тебе привезла, шанежек горячих. Поешь, родимый, насыться да судьбу мою разгляди.
Блаженный узелок взял, долго жевал беззубым ртом шанежку, причмокивал, иногда звенел веригами, а Борецкая ждала, переминаясь с ноги на ногу.
Но вот блаженный перестал жевать, крошки с бородёнки смахнул, долго смотрел куда-то вдаль. Наконец прогнусавил:
- Боярыня-матушка, вижу перекати-поле и лес дальний… Вон, вон тебя зрю. Огонь зрю за твоей спинушкой. Ох, как жжёт! Отчего бы, матушка? Ой-ой, полыхает! Сгоришь ты, боярыня! Погаси пламя в сердце своём!..
Отшатнулась в страхе Борецкая от блаженного, руками замахала:
- Окстись, Михайло, ужели иного не зришь? Я ль тебе добра не желала, у Бога для тебя добра не просила?
- Зрю, зрю, матушка. Вон, вон палач в красной рубахе появился. Секиру несёт… На дыбу тебя волокут. Люди лихие вокруг тебя, боярыня, пляшут. Рыла-то у них, рыла. И смеются. Чему радуются?
- Тьфу, - сплюнула Марфа и, круто поворотившись, зашагала к воротам.
Выйдя из монастыря, с сожалением подумала: к чему возок отпустила?
Всю обратную дорогу, пока по ополью плелась, блаженного бранила. Надеялась доброе от него услышать, ан тот в душу мятущуюся наплевал, стервец.
Случалось, Иван Третий неделями не появлялся на исповеди, и тогда духовник, митрополит Филипп, сам приходил к нему.
Вот и в этот день митрополит Филипп, бледный, с запавшими щеками, поросшими белёсой бородой, выйдя из государевых покоев, столкнулся с молодым великим князем Иваном.
- Сын мой, в прошлый раз ты спросил меня, в чём суть истины в проповедях Иосифа и Нила. Так вот я призвал их, чтоб убедиться, нет ли в их словах ереси жидовствующих. Приди и ты, великий князь, послушаешь этих проповедников…
Иван появился во дворце митрополита в Кремле в тот час, когда в палате уже восседали архиепископ Макарий, священник Успенского собора, протоиерей церкви на Арбате отец Виктор и архимандрит Чудовского монастыря Николай.
Вошёл митрополит, умостился в кресле, и вскоре впустили виновников дня. Иосиф и Нил обменялись недобрыми взглядами. Митрополит прочитал молитву и тут же спросил:
- В чём суть проповедей ваших, святые старцы, и нет ли в них ереси жидовствующих? Ответить, Иосиф.
Настоятель Волоколамского монастыря, в чёрной шёлковой рясе и бархатном клобуке, низко склонился:
- Владыка, проповедник Нил Сорский против Господа восстаёт, люд смущает, учеников поучает не трудом жить, молитвами.
- Верны ли эти слова, преподобный Нил? - строго спросил Филипп.
Иван напрягся, хотел услышать ответ Сорского. А тот стоял в поношенной монашеской рясе и таком же выцветшем клобуке, дерзко глядел на своего духовного противника и на вопрос митрополита ответил смело:
- Ужели братия монастыря Волоколамского от трудов своих живёт и кормится? Как тот птенец с раскрытым зевом ждёт возвращения родителей своих с зёрнышком или червяком, так и чернецы твои, Иосиф, не в молитвах пребывают, а в выжидании подношений и вкладов в обитель. Иосиф возвысил голос:
- К лености взываешь, Нил Сорский, и все твои старцы заволжские, какие по скитам селятся. Восстаёте вы на учение Господа, потому как проповедуете не труд, а истязание плоти. Денно и нощно в молитвах проводить, еду и подаяния отвергать - не есть ли это истощение плоти?
- Плоть суть греховное. Укрощайте её!
Поднялся молодой князь Иван, не стал ждать конца диспута, тихо покинул митрополичьи покои. У дверей его дожидался Санька. Ни словом не обмолвясь, вышли из дворца. И только тогда Санька голову повернул, спросил:
- Что же ты, князь Иван, не дослушал перебранку старцев?
Иван рукой махнул:
- Хитросплетения словесные в устах их, Александр, сын Гаврилы. Пустые речи и обвинения бездоказательные. Пусть их рассудит митрополит Филипп с первосвятителями.