— Этого я от нее не скрывал. Но, по-моему, она думала…
Радкевич осекся.
— Договаривайте, Сергей Александрович.
— Ну, она принадлежала к тем женщинам, которые думают, что если тысячу раз повторить одно и то же, мужчина сдастся и сделает так, как они хотят, — проворчал Радкевич.
— Она докучала вам в этом смысле?
— Нет, она была достаточно… сообразительна, чтобы не делать того, что меня раздражало. Но… да, намеки были… И разговоры о том, как дома у нее плохо.
— У вас были другие увлечения, помимо нее? — будничным тоном спросил Опалин.
— Какое вы имеете… — вскинулся Радкевич, но посмотрел на лицо собеседника и ответил: — Нет.
— А у нее, помимо вас?
— Ну я же не следил за ней, — не без иронии ответил подозреваемый. — Но думаю, нет. Скорее, нет. Не потому, чтобы она меня любила, а потому, что я казался ей… ну… тем человеком, который поможет ей… — Он сделал паузу, подбирая слово, и наконец сказал: — Подняться.
— Подняться куда?
— Не куда, а откуда. Обычная история: отец работал и пил, мать работала и погрязла в быту, братья и сестры требовали внимания. Она хотела благодаря мне выбраться… из этого болота и не любила, когда на меня обращали внимание другие женщины. Когда я однажды задал вопрос ее подруге — просто из вежливости, — нравятся ли ей комедии Шкваркина[6], Лене сразу показалось, будто меня пытаются… ну, в общем, увести.
— И восприняла это болезненно?
— Мне она ничего не сказала. Но ее подругу я больше никогда не видел.
А ведь подружка вполне могла пришить Елисееву, чтобы завладеть перспективным женихом, помыслил Петрович. Бывали, бывали в их практике и такие случаи…
— Давайте поговорим о последнем вечере в тридцать седьмом ресторане, — Опалин для виду сверился с бумагами, — адрес: улица Рождественка, два дробь пять. Вы часто там бывали с вашей спутницей?
— Ну… Ей больше нравился «Националь». Но я предпочитаю места потише.
«И где счет в итоге получается меньше», — закончил про себя Петрович. Пока он почти не вмешивался, внимательно следя за ходом допроса.
— У меня много знакомых официантов…
«Которые с потрохами сдают тебя угрозыску, — мысленно договорил старый сыщик. — Нашел чем гордиться…»
— Опишите ваш вечер в ресторане, ничего не пропуская, — попросил Опалин.
— Вечер как вечер. — Радкевич пожал плечами. — Мы сели за отдельный столик, никто нам не мешал и не лез без спросу. Ели, пили… разговаривали… Потом поехали ко мне. Потом она ушла…
— Когда именно?
— Часов в шесть. Или семь. Я не помню…
— Почему так рано? — поинтересовался Опалин.
— Потому что одна из соседок, старая карга, шпионит за мной и все докладывает моей бывшей жене.
— С которой вы разъехались и даже развелись?
— Вы женаты? — спросил Радкевич.
— Это к делу не относится, — отрезал его собеседник.
— Не женаты, иначе бы понимали. — Радкевич усмехнулся. — У женщин сильно развито понятие собственности в отношении мужчин, с которыми они жили.
«Черт возьми, — подумал Петрович, — какие обороты закручивает. Наверняка и книг много читал, и образование имеет выше среднего». Но Петрович давно уже знал, что именно такие интеллигентные, легко изъясняющиеся литературными оборотами люди могут оказаться куда более жестокими и непредсказуемыми, чем самые матерые уголовники.
— Мы с женой не поддерживаем отношений, — продолжал Радкевич, — но иногда все же сталкиваемся у знакомых, и обычно она хорошо осведомлена… о моей жизни. По работе я завишу от ее отца. Он всегда хорошо ко мне относился, он вообще из тех, кто умеет отделять личное от служебного, но — я ему всего лишь бывший зять, а Раиса — его дочь. Если она вздумает пожаловаться, у меня будут… сложности…
Судя по паузе перед последним словом, сложности предполагались вселенских масштабов.
— Вам известно, куда Елисеева направлялась, когда ушла от вас утром двенадцатого ноября? — спросил Опалин.
— Как куда? Домой…
— Пешком до Таганки?
— Почему пешком? Есть метро, эти, как их… автобусы, трамваи…
Ну да. И еще троллейбусы, ага.
— Вы уверены, что она собиралась вернуться к себе? Перед встречей с вами она поссорилась с родителями. Она не рассказывала… может быть, собирается к кому-нибудь из знакомых… или родственников…
— Не помню. — Радкевич задумался. — Кажется, нет… Нет.
— Вы видели, как она шла по улице?
— У меня окна выходят во двор. Я только видел, как она пересекла двор.